II
Во время обеда я сел за стол поблизости от него. Глубокое спокойствие будто свинцовый гроб всегда сковывало этого человека. Даже не чувствовалось, дышит ли он. Взгляд его был прикован к тарелке, руки двигались проворно и с ужасающей точностью. Беззвучно действовал он вилкой и ножом. Когда он разговаривал со слугой, голоса его почти не было слышно. Казалось, он проглатывал пищу, не разжевывая. В этот день стояла страшная жара. Крупные капли пота выступали у него на лбу и падали на одежду, но он не отирал их; все обедали во дворе ресторанчика; резкие порывы ветра то и дело взметали мусор и пыль; посетители недовольно шумели, многие досадовали, что их плохо обслуживают; только он один молчал. И в течение месяца, который он провел на курорте, он ни с кем не разговаривал, ни с кем не здоровался, никому не подавал руки.
Был ли он чем-нибудь опечален, или, быть может, несчастлив, или болен, или лишен рассудка — этого никто не знал. Он был спокоен, как бывает спокоен усталый человек, которому удалось, наконец, заснуть, равнодушен ко всему, как мертвец, и загадочен, как лабиринт пещеры. Окружающие смотрели на него с недовольством, его спокойствие задевало их, шумливых, легкомысленных. Многие, показывая на него пальцами, перешептывались:
— Кто этот господин? Он словно с того света явился!..
— Не знаю… мне кажется, он иностранец.
— На каком языке он говорит?
— Да неизвестно: он всегда молчит!
— Посмотри только на него: перед ним рюмка водки, бутылка вина да полный обед, и все он проглатывает, не разжевывая… никогда не разговаривает, не смеется, не раздражается… Странный человек!..
— Посмотри-ка, — говорила одна смазливая дамочка, обращаясь к артиллерийскому капитану, — какое желтое лицо, какие впалые щеки у этого молчальника! Он всегда за столиком один, и когда ест, такое впечатление, что он просто проглатывает пищу, не разжевывая… Никогда и слова не скажет, да он, наверно, ни о чем и не думает! И голоса его не слышно вовсе, он только губами шевелит. Ты не можешь себе представить, дорогой Поль, как мне действует на нервы это его молчание. Кажется, вот так бы и расцеловала его, лишь бы услышать его голос, на колени бы перед ним упала, скажи он мне только, как его зовут, а если б он хоть раз напился пьяным, я бы, пожалуй…
— Что? — откликнулся капитан, вытаращив глаза и захохотав хриплым густым басом. — Что бы ты сделала, если бы он напился пьяным? Ну-ка, Мими, признавайся, вот я расскажу майору, когда он приедет, пусть посмеется; ну и сокровище, скажет, у меня жена!..
