Они залпом выпили несколько стаканов вина. Дамочка, хихикая, принялась ковырять в зубах; ее большие, томные глаза округлились, она похлопала капитана по колену. А капитан, подперев голову рукой, с ленивым видом разглядывал безмолвного, спокойного человека, сидевшего за столом.
— Мими, хочешь услышать его голос?
— Хочу, хочу, — быстро ответила она, стукнув стаканом по столу.
— Что ты мне обещаешь за это?
— Да уж наградила бы тебя пощедрее, чем этого молчальника, если бы он заговорил!
— Ого! — воскликнул капитан.
Он сделал знак слуге и, когда тот подошел, шепнул ему что-то на ухо; потом топнул ногой, улыбнулся и добавил:
— Ну, хватит дурачиться, уж я не поскуплюсь на чаевые.
— И я тоже, — откликнулась Мими, даже не зная, о чем идет речь.
— Что он тебе заказал? — спросил капитан слугу.
— Гуляш.
— Гуляш? Прекрасно… Сейчас он у меня заговорит… Слуга ушел, а капитан, изловчившись, поймал несколько мух. Одним он оторвал крылья, другим раздавил головы, и, когда слуга вернулся с гуляшом, он бросил их в липкий коричневый соус и сказал шепотом:
— Отнеси господину, блюдо получилось на славу, теперь он заговорит!
Дама прыснула со смеху и тихо сказала:
— Да ты с ума сошел, Поль! Стоит тебе только хлебнуть немного, как ты начинаешь куролесить!
Меня огорчила такая жестокость, и все же я едва сдерживал смех, глядя на отвратительный гуляш, который нес слуга.
Незнакомец пристально посмотрел в тарелку, не выказывая ни отвращения, ни досады. Взяв вилку, он спокойно вынул одну за другой всех мух и молча начал есть гуляш, не обращая внимания на громкий смех соседей.
— Какая злая, дурацкая шутка! — пробормотал я, думая, что никто не слышит моих слов; я был возмущен тем, что капитан и его дама развлекались подобным образом.
А незнакомец, этот одинокий и замкнутый человек, спокойно взиравший и на печаль и на веселье, вдруг поднял голову, и едва заметная улыбка на миг появилась на его равнодушном лице.
— Почему вы негодуете, сударь, — ведь это мне надобно сердиться. Вот у меня есть непослушная собака, и сколько бы раз она ни пачкала мне ботинки, я никогда не бью ее. Люди, как и животные; чаще всего они глупы и грязны, но не злы. Вся разница между ними лишь в том, что если люди глупы, грязны и злы, то они глупее, грязнее и злее всякого животного.
Капитан, услышав эти слова, притих. Взяв папиросу, он сунул ее в рот горящим концом. Я хотел было ответить незнакомцу, но он, допив последний стакан вина, взял шляпу и трость и быстро скрылся из виду. Я невольно вскочил из-за стола, точно так же, как помимо своей воли просыпается человек после страшного сна, и, не расплатившись, бросился вслед за этим странным, необычным человеком, голос которого, холодный и пренебрежительный, но в то же время мягкий и добрый, возбудил во мне такое любопытство, что никто и ничто на свете не могло бы удержать меня на месте. Опрокинув стул, я натолкнулся на старую барыню, которая крикнула мне вслед: «Да что вы, сударь, ослепли, что ли?» — и бросился бежать со всех ног, чувствуя, что какой-то рок влечет меня к этому странному незнакомцу.
