, по выражению Софи Морой.
Извозчик вертел в мокрой мозолистой руке блестящую монету.
— Барин, побойтесь бога, я уморил лошадей… И всего один франк?
Потом, видя, что барыня тянет господина к парадному входу, он повысил голос:
— Вы меня наняли от самого театра… я не уеду отсюда!
— Черт бы его побрал, дай же ему еще что-нибудь, — шепнула Софи, подталкивая мужа.
— Софи, у меня нет ни гроша… останется только сто девяносто восемь лей…
— Ну дай ему что-нибудь… нас услышат наверху… какой срам! У тебя нет денег даже на извозчика!.. Мы еще не успели войти, а ты уже начал тратить эти двести лей… Ты будешь виноват, если мы проиграем!
Морой вздрогнул. Он протянул извозчику еще один лей. Пот выступил у него на лбу.
Он виноват… Как же это он не догадался взять у писаря взаймы два франка?..
И когда он поднимался по лестнице, в ушах его уже звучали пронзительные вопли жены, которая в истерическом припадке будет завтра доказывать ему, что он виноват.
На лестнице он несколько раз споткнулся, перекладывая платок из кармана в карман, хотел было вынуть часы и, не найдя их, испугался, что потерял, но тут же вспомнил вывеску «Соломон Бернштейн и Сын» напротив церкви Крецулеску.
В конце концов он убедил себя в том, что действительно будет виноват, если они и сегодня, как всегда, проиграют.
Он поднимался вслед за Софи. Подойдя к дверям, она отобрала у Мороя деньги для «своих комбинаций», оставив ему только пятьдесят лей, потом взяла его под руку. Берясь за дверную ручку и еле сдерживая гнев, она шепнула ему на ухо: «Янку, будь осторожен!.. Не горячись… Смотри в оба!.. Не гонись за ставкой!»
Двери гостиной распахнулись. Господин директор вышел им навстречу. Он вертел вокруг пальца золотую цепочку часов; живот его так и трясся от смеха. Любезно поцеловав руку госпоже Морой, он протянул своему столоначальнику лишь кончики пальцев. Морой прикоснулся к ним с подобострастием, подобающим подчиненному.
Директор разгладил рыжие бакенбарды и, часто моргая узкими глазками, подал руку госпоже Морой, оставив позади своего подчиненного, робко ступающего но ковру начальника.
Посреди гостиной стояли два длинных стола, за которыми сидело множество гостей. За одним столом — мужчины, за другим — женщины. Директор остановился, все заулыбались, и он представил вошедших:
— Мне кажется, что вы все знакомы… Господин и госпожа Морой…
В гостиной на потолке висела люстра; она покачивалась, и пламя свечей, расположенных в три ряда, слегка колебалось. В зеркалах, с обеих сторон вделанных в стены, отражались, бесконечно умножаясь, столы, стулья, обитые красным шелком, все гости, их лица, жесты. В зеркалах господствовало движение, в гостиной — шум.
