Он тихонько протянул руки к коленям госпожи Морой, которая продолжала хныкать, тщетно пытаясь выжать из глаз хоть слезинку. С видом собаки, привыкшей к побоям, Морой прошептал, лаская ее:
— Если ты хочешь… Если ты говоришь… Если иначе невозможно… Одевайся, Софи, дорогая… Мы пойдем… Как ты хочешь… Только не плачь… Ведь ты знаешь, что это тебе вредно…
Его однообразные ласки становились все смелее. Он дотронулся до ее плеч. Когда же он коснулся сухими, потрескавшимися губами ее маленькой, душистой руки, на его лице, изнуренном канцелярской работой, засветилась улыбка.
Уткнувшись в ее колени, Морой несколько раз поцеловал их и уже не мог поднять отяжелевшую голову: ему было бесконечно хорошо, и в то же время он боялся прямо взглянуть жене в глаза.
Не зная, как закончить разговор и вместе с тем уже не в силах больше молчать, он пробормотал:
— Если ты хочешь… если ты говоришь… Может быть, сегодня вечером нам повезет, наконец… Вставай, Софи… Я пойду сейчас за пролеткой…
Госпожа Морой, отерев сухие глаза, ответила резко, не желая выказать своей радости:
— Как ты?.. Почему ты? А где же прислуга?..
— Стане… я не мог заплатить за два месяца… У меня ничего не было, кроме этих двухсот лей… Она ушла, угрожая судом…
Софи быстро встала и, подойдя к зеркалу, снова начала причесываться. Держа в зубах шпильку, она распустила косички, туго заплетенные на лбу.
Морой, напрасно жаждавший услышать от нее хоть слово, поймать ее улыбку или мимолетный взгляд, надел уже потерявший форму цилиндр и летнее коричневое пальто, выгоревшее на солнце. Вздрогнув от звука отодвигаемой щеколды, он проскользнул в дверь, едва осмелившись, наконец, вздохом облегчить свою душу. Под навесом свистел ветер. Три закрытых двери отделяли Мороя от Софи, и все же он с тайным страхом бросил взгляд на окно. Ему показалось, что его столь тщательно скрываемый гнев, вырвавшись наружу, распахнул одну за другой все двери, разбил стекла и выдал его с головой.
II
Было одиннадцать часов вечера. Дождь так стучал по гонтовым и железным крышам, что казалось, будто бьют в барабан. Пролетка с поднятым верхом с трудом преодолевала непролазную грязь окраины. Лошади, сдавленные шлеями, тяжело дышали, почти касаясь мордами земли; из-под копыт их летели комки липкой грязи и разбивались о козлы, колеса, подножки и верх пролетки. Извозчик бранился. От моста Могошоаей он добрался до церкви Алба, а затем свернул на улицу Фынтыни. Янку Морой, ткнув извозчика в спину концом зонтика, велел ему остановиться перед двухэтажным домом, освещенном сверху донизу, ajurnu
