Там, где стоят сейчас их хижины, вернувшись, они найдут только обуглившиеся бревна и, разрывая золу, наткнутся лишь на клочки половиков и обломки икон, перед которыми они молились всю жизнь. Быть может, они даже не узнают родного дома, где проходила их жизнь, где по вечерам они рассказывали разные истории и сказки.
Толпа людей, брошенных на произвол судьбы и уже не надеявшихся на спасение, выметнулась на дорогу как снежинки, гонимые вьюгой; они не знали, что ожидает их завтра.
Наступила ночь. На небе полыхало огненное зарево, отравляя воздух дымным смрадом.
Дину Потоп, выпрямившись в седле, ехал впереди, горяча своего коня. Он звал народ вперед, к жизни.
IV
Сбившись с пути, Миу вскочил на пристяжного коня, направив его поперек поля. Он гонит вовсю. Кобила, сидя в тележке, на охапке сена, думает о лесных чащах, о каменистом хребте гор, находящихся где-то далеко-далеко, куда не достигнет смута, разрушающая все, что создано руками человека.
— Страшные времена, Миу, — пробормотала она, приподымаясь на сене. — Жить больше невмоготу. С волками в чащобе и то лучше, чем с нынешними правителями. Не успеем обжиться, как нужно бежать с насиженного места, — смута надвигается.
Только она сказала это, как позади послышался конский топот и бряцание оружия.
— Они нагоняют нас! — воскликнул Миу. — Мы пропали, Кобила… но все же попробуем спастись…
Он быстро остановил лошадей, выбросил сено на землю, потом велел жене лечь ничком на дно тележки и, прикрыв ее сеном, сказал, пускаясь в путь:
— Я тебя мучаю, Кобила, но потерпи уж, может, судьба смилуется над нами.
Миу сел верхом на коня, перекрестился и, подхватив вожжи, стал с такой силой бить жеребцов рукояткой кнута, что кожа на боках у них потрескалась.
— Тише! — глухо застонала Кобила, — я задыхаюсь!
Но Миу, ничего не слыша, ничего не видя перед собой, мчался в пустынную тьму. Шапка свалилась у него с головы, рубаха вздулась от ветра. Рукоятка кнута сломалась, и щепки летели во все стороны, когда он хлестал по худым бокам лошадей, покрытых пеной.
Но все было напрасно. Враги догнали его. Мертвецки пьяные, одетые в сборчатые красные шаровары, обшитые черными шнурками, вооруженные сверкающими ятаганами, заткнутыми за голенище, они схватили Миу за шиворот и, угрожающе ругаясь, остановили тележку.
— Стой, неверный!
Турки начали избивать Миу ятаганами плашмя. Один из них, еле державшийся в седле, ударил его кулаком по лицу и спросил по-румынски:
— Что у тебя в телеге, подлец?!
