Жанна нависла над ними. Она казалась еще больше и ужаснее чем прежде.
Иван, не просто был уверен, он знал, что чудовище его не тронет. В мастере горело пламя праведной злости, такое же, как и в несчастном чудовище. Он чувствовал намеренья Жанны на телепатическом уровне.
Она стояла, свесив когтистые руки, а из живота стал появляться ставший паразитом ребенок. Высунулись ручки разводящие крепкую чешую, следом, окостеневшая головка, а после, и все уродливое тельце.
Валентин осип от крика. Он рыдал и брыкался. Иван крепко схватил его за волосы на затылке, и сунул лицом прямо к паразиту.
— Познакомься мразь, со своим, не рожденным сыном!
Паразит потянул к его лицу когтистую, кривую ручку. В безглазой головке прорезалась щель безгубого рта. Сквозь частокол, острых, мелких зубок, хлынул поток тягучей слюны. Внутри у него заклокотало.
— Папа, — проскрежетал его жуткий голос, пахнув в лицо отца зловонием гниющего мяса. — Папаська. — Паразит, провел по лицу Валентина лапкой, вспарывая когтями щеку, — Живи!
Валентин, который уже не мог не кричать, ни плакать, поседел на глазах. Голова стала совершенно белой. Он мелко задрожал и обмяк.
Иван бросил его под ноги. И машинально вытер руки, словно весь испачкался в грязи. Паразит сложил лапки и спрятался обратно в живот. Жанна нависала над поднявшим к ней голову мастером.
— Я уезжаю, и никто тебя больше не тронет. Твои дети будут под опекой твоего брата. — Обратился к ней Иван.
В ее безглазой голове прорезалась такая же щель, как и у малыша, и Иван услышал слово: «Нет».
Она приложила руку к своей груди и с силой оторвала самую крупную чешуйку посредине. Она бросила ее Ивану, и он машинально поймал, горячую чешую.
В центре ее груди на месте оторванной чешуи зияла дыра, в которой находилась нежно розовая плоть. Жанна стояла и ждала, опустив руки. Иван нехотя достал из-за пояса пистолет.
— Покойся с миром, Жанна, — с горьким вздохом произнес мастер, и выстрелил несколько раз ей в грудь.
Когда Иван дотащил Валентина и бросил перед собравшимися, уже все знающими рабочими, то они, закрывая носы отошли от бывшего хозяина. Былая жажда посадить негодяя на кол, отступила на второй план перед брезгливостью. То, что лежало перед ними, уже не было нормальным человеком.
— Он жив? — удивилась подошедшая Марья.
— Жив. Но ходить сможет теперь только под себя. Кажется, он тронулся умом.
— И плевать, — скривилась лекарка, совершая святотатство перед своим долгом.
