Вот иллюстрация к вышесказанному: во время войны вышла книга доктора Богдана Крейцера «Император на фронте». Император подарил мне ее в мае 1917 года в Крейцнахе с надписью, соответствующей моменту. Книга состоит из точного описания того, что император делал во время войны, но одних только внешностей: куда он ездил, где завтракал, с кем разговаривал, как пошутил, как он был одет, как заблестели его глаза и т. д. Затем следовали обращения к войскам, совершенно неинтересные и незначительные слова и т. п. И все это было окружено, переплетено и пропитано безграничным и безмерным восхищением, слепой лестью. Император подарил мне эту книгу в момент моего отъезда, и я перелистал ее в пути.
Несколько недель спустя один германский офицер, присутствовавший при моем отъезде, спросил меня, что я думаю об этой книге; я ответил ему, что считаю ее пасквильной литературой, которая императору только вредит, и что в его интересах ее следовало бы конфисковать. Офицер сказал, что он совершенно со мной согласен, но что императора заверили со всех сторон, что это прекрасный труд, поднимающий дух армии, и что он поэтому-то при случае и распространяет ее. Беседуя затем как-то на обеде с графом Гертлингом, я обратил его внимание на эту книгу и советовал ему запрещать такие издания, которые вредят императору больше, чем любой памфлет. Старик покраснел от гнева и заявил: «Всегда одна и та же история. Люди, желающие подольститься к императору, подносят ему такие произведения». Еще недавно в разговоре с ним, Гертлингом, какой-то профессор университета чрезвычайно расхваливал эту книгу, у императора же и времени нет, чтобы читать такую дребедень; он сам также еще не читал ее, но теперь обязательно велит ее достать.
Я не знаю, о каком профессоре шла речь, но, во всяком случае, ни он, ни автор книги не находились в постоянной свите императора. В данном случае, как и во многих других, у меня было впечатление, что многие лица, действительно приближенные к императору Вильгельму, отнюдь не сочувствовали такому направлению. Но германский народ в целом мешал им выступить против него. В этом потоке раболепства двор не давал тон, а подчинялся ему.
За время моего министерства нашему послу принцу Гогенлоэ пришлось иметь частые совещания с императором Вильгельмом. Он говорил всегда чрезвычайно откровенно и свободно и все же сохранил с ним самые лучшие отношения. Правда, иностранному послу это было легче, чем своему же германскому подданному, но это все же доказывает, что император допускал откровенность, если она высказывалась в приемлемой форме.
