В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии | страница 53



Мне пришлось вынести большие неприятности из-за желания императора опять вручить эрцгерцогу Иосифу-Фердинанду какой-либо военный пост. Эрцгерцог считался виновником несчастных боев при Луцке. Я не берусь судить, было ли это мнение несправедливо, как думал император, или же нет, но факт, что он лишился общественного доверия, был твердо установлен.

Совершенно случайно я узнал, что решено принять его обратно на службу. Разумеется, этот чисто военный вопрос меня, в сущности, не касался. Но мне приходилось считаться с общественным настроением, которое не желало выносить дальнейших испытаний, и с фактом, что после отставки Конрада ни у кого из приближенных императора не хватит смелости сказать ему правду. Единственный генерал, о котором мне было известно, что он не перестал быть вполне откровенным с императором, – Алоиз Шенбург – был где-то на итальянском фронте. Поэтому я сам сказал императору, что возвращение эрцгерцога немыслимо, так как он потерял всякое доверие тыла, и что нельзя требовать от матерей, чтобы они вверяли своих сыновей под начальство генерала, которого они считали виновником луцкой катастрофы. Император оставался при своем, уверенный, что такое мнение несправедливо и эрцгерцог не виновен в поражении. Я возразил, что если бы оно даже и было так, эрцгерцог все равно должен подать в отставку, раз уж случилось, что он утратил общее доверие; и что нельзя ожидать крайнего напряжения сил народов, населяющих Австрию, раз командование остается в руках генералов, которым никто не доверяет.

Мои усилия остались бесплодными. Тогда я пошел другим путем и направил к самому эрцгерцогу одного из высших чиновников министерства иностранных дел с просьбой добровольно отказаться от командования. Необходимо отметить, что Иосиф-Фердинанд держал себя чрезвычайно лояльно и благородно и после этого разговора, не желая вредить императору, действительно ходатайствовал перед ним об отставке.

Мы с эрцгерцогом тогда обменялись еще несколькими письмами. Он писал в раздраженном и недостаточно вежливом тоне, но я на него не был в претензии ввиду того, что именно мое вмешательство помешало его возвращению на службу. Дальнейшее назначение его командующим военным воздушным флотом последовало без моего ведома, но было, в сущности, невинно в сравнении с прежними планами.

Несомненно, что берлинский византинизм принимал гораздо более отталкивающие формы, нежели венский. Один тот факт, что высшие сановники целовали руку императора Вильгельма, был бы в Вене совершенно немыслим. Я никогда не видел, чтобы кто-либо из нас, даже из самых раболепных, унизился бы до такого выражения своих чувств, а между тем в Берлине оно было повседневным явлением. Я часто сам наблюдал это. Так, во время Кильской недели, вернувшись с плавания на «Метеоре», император подарил на память двум немецким господам булавки для галстуков. Он сам вручил их им, и я немало удивился, когда увидел, что они оба в благодарность целуют ему руку.