И тогда каждый человек в зоне его воздействия покончит жизнь самоубийством, если не будет защищен специальной одеждой или волшебством, если он в этот момент не ныряет в бассейне или не молится в церкви. Выживут и дети, примерно до первого года жизни. Как пять тысяч маленьких датчан в Копенгагене и почти две тысячи детишек в районе Кшики во Вроцлаве.
В воздух взлетел очередной темно-синий мыльный пузырь. Колесо выбрасывало три пузыря в час. Йегеры, едва только запустив заряд, принимались нагружать ложку на бугеле, что как раз находился в самом низком положении и двигался со своим зубцом почти у поверхности земли.
Они по очереди ссыпали туда четыре вида порошка. Последний йегер поливал эту смесь какой-то жидкостью. Каждый раз в этот момент Каетана настигала очередная недолгая, секунды длящаяся депрессия. Словно удар током, только вот географу казалось, что это страдает не он, а некто ему близкий.
Йегерам не повезло. Будь на месте Каетана коммандос, бравые разведчики, подготовленные к нападению на выдвинувшиеся йегерские команды, – они не справились бы. Обычные люди, даже прекрасно тренированные, поддались бы силе, бьющей из этого места. Даже если бы благодаря тренировкам и охранной магии сумели выжить, наверняка у них хватило бы сил лишь на то, чтобы уползти отсюда как можно дальше. Конечно, потом, уже с безопасного расстояния, они бы отметили расположение базы и вызвали боевые вертолеты. А прежде чем «апачам» удалось сюда добраться и атаковать требушет, йегеры получили бы как минимум несколько дней на обстрелы. То есть послали бы на территорию Польши несколько – если не несколько десятков – бомб.
– Ладно, сейчас ты немного поплачешь, а потом – начнешь работать, – сказал Каетан, шмыгая носом и утирая слезы рукавом. Он все еще чувствовал печаль. Хороший знак. Не отчаяние, глубокое, словно Марианская впадина. Не ненависть, высокая, как Новые Рысы[10]. Просто обычная печаль.
Он поднялся со спального мешка, спокойно упаковал инвентарь. Потом взобрался на холм, нашел две кривые сосны-близнеца и начал готовиться.
* * *
Сперва пантограф. Каетан разложил на земле куртку, похлопал по ней, ровняя. Ему часто случалось ронять в подлесок мелкие детали, подкладки, соединительные кольца. Все обычно заканчивалось ползаньем на четвереньках с носом, уткнутым в мох, нервным прочесыванием травы и проклятиями на самого себя и на совершенно не виновные в том гайки. Потом, когда куртка уже стала рабочим столом, он вынул из полотняного футляра шесть плоских мифрильных планок и винты для их стяжки. Со дна мешочка вынул и небольшую шкатулку жасминового дерева. В выстеленных губкой перегородках находились нанокадабровые усилители – мифрильные втулки, наполненные магооптической субстанцией, происходящей из мира эльфов. Они выполняли функцию зеркал и линз, переносящих картинку с одного плеча пантографа на другое. Он разложил все это перед собой и принялся монтировать.
