В том и состояла ее клятва: в страшной мести.
— Про себя ничего не рассказывал? — опять пытает у Сережи.
— А, да… Инженер, второй раз женат. Кажется, так.
— Второй. Вот как. С той, значит, не стал жить… — Мысленно: и с этой не станет. О ней, о Ларисе, вспомнил… — Адрес он дал?
— Адрес, телефон, вот, — услужливо, заботливо, подробно.
Золотой муж. Бесценный муж. Ценимый муж. Ценящий. Не то что ты, неоценивший, продешевивший! Слышишь, ты! Мы становимся в очередь; если очереди нет — сомневаемся, покупать ли. Такие мы, себе не верим, другим верим. И ты! Думал, раз само в руки идет, так стоит ли брать? А этого ты не видел — подполковник, красавец, умница, трое детей, обожает меня и детей, это ты не хочешь знать? Умрет за меня. Умрет без меня. Хочешь знать?
Рисовала себе, с каждым новым повышением (старлей, капитан, майор…) все ярче размалевывала, и с каждым новым ребенком — все пышнее разрасталась картина ее счастья, добавить бы к этой картине зрителя! Его! Плачущего, стенающего, рвущего на себе волосы в сокрушении: какой я был идиот! Униженный, несчастный, брошенный, подзаборный, рыдающий, жалкий, обманутый, приползший к воротам королевства стучать под дождем: королева, впусти хоть погреться у твоего огня! И милосердно — впустить. Но — чтоб сам приполз. Звать — ни-ни. Ни разу за все эти годы ни попытки поиска, ни попытки выяснения: где он, что с ним. Сам найдет. Чем позднее, тем злораднее. Пусть больше будет детей: каждый ребенок — как восклицательный знак, подтверждающий ее победу. Три восклицательных знака, высшая степень выражения. Каждый ребенок — как гвоздь в крепости ее королевства — подкрепляя безоговорочность взаимного их с подполковником счастья.
И вот дождалась: постучался у ворот.
Не может быть, врет, что все хорошо. Из благополучия не звонят. «Все хорошо» не должно быть. Она заслужила его «все плохо». Она столько заплатила — заверните, пожалуйста, вон того, мокрого, просящего, у ворот, под забором.
Набрать его номер, смиренно (какое высокомерие бывает в смирении! — только в нем и бывает!) спросить: «Что, Валер, что с тобой, плохо тебе?» Ах, скажет, ох, ой, эх, Лорка!.. Что мы наделали, скажет, какую любовь мы с тобой про…
И она ему тоже под-ахнет, под-эхнет. Он тогда дальше — больше загорюнится. Какой я был дурак. И она тоже скромно: мы оба были дураки. И помолчат. И тогда он — с робкой надеждой: а может… Троих детей твоих, тебя на руках… Все отработаю, что задолжал. А она ему тогда: ох, и рада бы, да муж не вынесет, повесится. И дети — дети плачут при одной мысли, они обожают его! Старшие дети узнали, что ты звонил, и плачут: понимают, что их отец не перенесет этого…
