Брэдли наклоняется вперед и пристально смотрит ему в глаза.
– Что вы делали во время войны?
Жан-Люк смотрит прямо на него.
– Я работал в Бобиньи – на железной дороге.
Брэдли приподнимает густую бровь.
– Дранси?
Жан-Люк кивает.
– Концлагерь в Дранси?
Он снова кивает. Он чувствует себя загнанным в угол, будто его заставляют соглашаться с чем-то, что не отражает всю историю целиком.
– Откуда тысячи евреев были отправлены на смерть в Аушвиц?
– Я просто работал на железнодорожных путях.
Жан-Люк удерживает зрительный контакт, он не хочет быть первым, кто отведет взгляд.
– Чтобы поезда уходили по расписанию.
– Я просто выполнял свою работу.
Лицо Брэдли становится еще ярче и краснее.
– Просто выполняли свою работу? Это мы уже слышали. Но ведь вы были там, не так ли? Вы помогали им, пособничали?
– Нет!
– Дранси был транзитным лагерем, так ведь? И вы помогали им перевозить евреев в Аушвиц.
– Нет! Я хотел остановить их! Даже пытался вывести рельсы из строя. И попал в больницу из-за этого.
– Неужели? – произносит Брэдли с насмешкой.
– Это правда, клянусь.
Париж, 6 марта 1944 года
По прошествии четырех лет жизнь в оккупации стала для них привычной.
Кто-то адаптировался лучше, кто-то хуже, но Жан-Люк по-прежнему каждый день просыпался с неутихающим чувством тревоги. В то утро он с трудом выбрался из постели, чтобы отправиться на дежурство на станцию Сен-Лазар, но в этот раз начальник станции не выдал ему сумку с инструментами, как делал обычно. Вместо этого он многозначительно посмотрел на него.
– Сегодня ты должен отправиться в Бобиньи.
– Бобиньи? – повторил Жан-Люк.
– Да. – Начальник посмотрел ему в глаза. Они оба знали, что значило отправиться в Бобиньи.
– Я думал, эту станцию закрыли.
– Ее закрыли для пассажирских поездов, теперь она служит для других целей.
Начальник замолчал, давая Жан-Люку осмыслить услышанное.
– Это ведь рядом с транзитным лагерем Дранси? – Голос Жан-Люка задрожал, а сердце бешено застучало. Он пытался найти выход.
– Да, и рельсы нуждаются в ремонте. Нам приказали отправить туда шесть работников. – Он сделал паузу. – Не смей что-то выкинуть там. Теперь боши заправляют там всем. Постарайся не показывать им свою руку.
Жан-Люк работал на государственную железнодорожную компанию с тех пор, как ушел из школы шесть лет назад, когда ему было пятнадцать. Но, как и все остальное, теперь железная дорога принадлежала немцам. Он отвернулся и сунул свою изуродованную руку в карман. Он даже не задумывался об этом. То, что он родился только с большим и указательным пальцами на левой руке, никогда и ни в чем ему не мешало.
