– Благородные вороны считают, что молодой господин болезнен, любит запираться дома, но, как по мне, это не так. Тайно выходя наружу, он вполне мог общаться с кем угодно. Что-то у него связано с сакурой, он много о ней думает, хотя причины не говорит.
Кикуно закусила губу: если это правда, ситуация складывается не очень приятная.
– А про мою госпожу молодой господин что-нибудь изволил говорить?
Сумио на мгновение, казалось, затруднился с ответом. Показалось даже, что он вспомнил о своем положении.
– Я слышал, что она очень милая барышня. Умна и красива.
Кикуно решила, что в этот раз ей придется удовлетвориться этими словами. Сумио, видимо, подумал о том же и энергично встал.
– Что ж, беседа окончена? Я пойду.
– Хорошо, что нам удалось поговорить. Надеюсь, еще представится случай.
– Я тоже надеюсь. – Сумио легонько поклонился и, обменявшись с Кикуно еще парой слов, вышел из усадьбы, находящейся к западу от дворца. Обернувшись птицей, он полетел к горам, а Кикуно, провожая его взглядом, ломала голову, что же докладывать Масухо-но-сусуки.
Как она и предполагала, та с нетерпением ждала возвращения своей нёбо. Кикуно, стараясь не задеть чувств госпожи, аккуратно передала слова Сумио, но уже на середине рассказа стало понятно, что ей это не удалось.
– Изволил отправлять послания? – визгливо переспросила Масухо-но-сусуки. – Погоди! А почему я их не получала? Кикуно, может быть, здесь какая-то ошибка?
Масухо-но-сусуки подступала с грозным видом, чуть не хватая Кикуно за одежду.
– Возможно, он писал госпоже Фудзинами, – поспешно принялась утешать хозяйку Кикуно, но та уже не слушала.
– Почему ты не уточнила?! – вопила Масухо-но-сусуки.
Впрочем, хоть она и кричала сердито, лицо ее выражало нерешительность.
– Глупый молодой господин! Не прощу ему измены!
Затем она зарыдала. Она махала сжатыми кулачками, словно не зная, куда их девать, – совсем как в детстве. Кикуно, которую тогда звали нянюшкой, давно привыкла к вспыльчивости хозяйки. Она тихо встала, намереваясь оставить девушку одну, открыла раздвижные перегородки фусума, ведущие в соседнюю комнату, – и округлила глаза, увидев открывшуюся перед ней картину.
Через раскрытые внешние двери комнату заливал яркий белый свет, отражавшийся от прохладных листьев кленов. Он освещал развешанные по стоящим вокруг подставкам розовые кимоно, и было похоже, будто красная осенняя листва пробралась даже в комнату. Свежий ярко-красный цвет спелых плодов, пылающее красное пламя костра, темно-алый цвет крови. Но среди ослепительного красного выделялась одна тень. В Осеннем павильоне, где даже служанки одевались в парчу, фигура в неброском наряде придворной дамы казалась не к месту.
