Сегодня забрали мой велосипед. Я чуть не устроила большой скандал. Знаешь, милый мой Дневничок, уже в ту минуту, когда полицейские вошли в дом, я ужасно испугалась. Я же знаю, что от полицейских, куда бы они ни приходили, сейчас ждать можно только беды. У моего велосипеда и номер был, дедушка платил за него налог. Потому полицейские его и нашли: в ратуше было зазарегистрировано, что у меня есть велосипед. Потом мне было очень стыдно, что я так вела себя перед полицейскими. В общем, милый мой Дневничок, я бросилась на пол и ухватилась за заднее колесо велосипеда, да еще орала полицейским: «Не стыдно вам отбирать велосипед у ребенка! Это ведь воровство!» Мы полтора года собирали на него деньги, продали старый мой трехколесный велик, пеленальный столик, старое дедушкино зимнее пальто, сложили эти деньги, и все равно не хватило. Дедушка с бабушкой, Юсти, Аги с дядей Белой, бабушка Луйза, папа – все дали сколько-то. Сумма все еще не была собрана, а дядя Хофманн уже не продавал велосипед никому, он даже сказал мне: слушай, забирай-ка этот велосипед, папа или дедушка потом расплатятся. Но я не стала его брать, пока не собраны все деньги. А до этого, когда только могла, заходила к дяде Хофманну в лавку посмотреть, на месте ли еще красный велосипед. Как смеялась Аги, когда я рассказала, что как только деньги были собраны, я побежала в лавку и забрала свой велосипед! Но садиться на него не стала, а привела домой. Будто какую-то большую собаку. С первой же минуты я его обожала, и даже имя ему дала – Пятница. Имя это я взяла у Робинзона Крузо, но велосипеду оно очень подходит. Потому что, во-первых, я привезла его домой в пятницу, а во-вторых, Пятница – символ преданности: ведь Пятница был так предан Робинзону. Я надеялась, что велосипед-Пятница станет Робинзону-Еве верным другом, и так все и вышло. За три года он не доставил мне ни одной неприятности, ни разу не сломался, мне ни разу не пришлось за него платить. Марица и Анни тоже дали своим велосипедам имена. У Марицы велосипед зовут Хорси, по-английски horse значит «конь», а у Анни – Берци, просто потому, что это такое забавное имя. Один из полицейских очень на меня разозлился. Сказал: еще не хватает, чтобы всякие маленькие еврейки устраивали спектакль, когда у них забирают велосипед. Еврейским детям велосипеды теперь не полагаются, им даже хлеб не полагается, потому что евреи съедают хлеб, который нужен солдатам. Можешь представить, Дневничок, что чувствует человек, когда такое ему в лицо говорят. Такое я только по радио слышала да в немецких газетах читала. Все-таки это разные вещи, когда ты что-то читаешь или когда тебе говорят в глаза. Да к тому же при этом забирают твой велосипед. Собственно, этот злобный дурак, полицейский этот, что думает: мы украли, что ли, этот велосипед? Мы его купили у дяди Хофманна за деньги, а деньги заработал дедушка, заработали все, кто добавил мне что-то, чтобы его купить. Но ты знаешь, милый мой Дневничок, второму полицейскому, видно, все-таки стало меня жалко. Как вам не стыдно, коллега, говорит он. Неужели у вас сердце каменное? Как вы можете так разговаривать с такой чудесной девчушкой! Потом погладил меня по голове и пообещал, что будет заботиться о велосипеде, написал какую-то бумагу и сказал: не плачь, когда война кончится, получишь свой велосипед обратно. Разве что, может, нужно будет его потом привести в порядок у Хофманна. Когда они ушли, Аги сказала, на сей раз нам повезло, но в другой раз, если что-нибудь заберут, что угодно, мы должны помалкивать. Раз все равно сделать ничего нельзя, то хотя бы пускай эти мерзавцы не увидят, как мы страдаем. Все-таки не понимаю я Аги. Какая разница, видят они или не видят, как мы страдаем! В общем не так трудно догадаться: если у людей забирают все, если у них даже крошки хлеба не остается, тогда все они страдают. Тут действительно все равно, и пускай Аги не хватается за колесо велосипеда и не ревет, на нее кто ни посмотрит – все равно увидит, что она не просто страдает, а весь день и всю ночь ужасно боится за дядю Белу.
