Здравствуй, Дневничок мой, ты у нас счастливчик, потому что ты не можешь ничего чувствовать, ты не знаешь, какое страшное несчастье у нас произошло. Немцы пришли! Случилось то, чего до сих пор боялся один только дядя Бела. Мы сегодня проснулись, день – почти весенний, мы с дедушкой пошли в епископский сад. Я очень люблю гулять в епископском саду. Когда Аги была маленькой, у нее это тоже было любимое место для прогулок. Епископский дворец – такой красивый! Дедушка говорит, его построили при Марии Терезии[19], и в нем 365 окон, столько, сколько дней в году. Мы гуляли с дедушкой в саду, и он рассказывал: когда Аги была девочкой, даже гораздо меньше, чем я, ходила только во второй класс, в Вараде был коммунизм. Тогда у дедушки первый раз отобрали аптеку, но не так, как витязь Сепешвари, дедушка все-таки остался заведующим, бабушка тоже работала в аптеке, как и до того, и они получали такое жалованье, что хватало на все. Но, конечно, ни дедушка, ни бабушка не были в восторге от того, что у них забрали аптеку. Как я уже написала, Дневничок, Аги тогда училась в начальной школе, и учительница там стала объяснять детям, что такое коммунизм. Аги тут же вызвалась отвечать и сказала: она поняла все, что говорит учительница, и не жалеет, что у дедушки отобрали аптеку, и она рада, что теперь весь епископский сад будет открыт для детей, и можно будет входить не только в сад, но и во дворец даже. В первое же воскресенье Аги стала упрашивать Юсти, чтобы та повела ее в епископский сад, и они в самом деле вошли во дворец, и Аги весь дворец обежала, видела там даже кровать епископа. Не знаю, почему, но она думала, что епископ спит на золотой кровати, и очень удивилась, когда увидела, что кровать у епископа – такая же, как, скажем, у дедушки, только немного наряднее. Еще Аги во что бы то ни стало хотела выглянуть из каждого окна, которых там 365, но этого ей даже при коммунизме не разрешили, и все равно она пришла домой счастливая, что видела кровать епископа Сечени, а после этого дома заявила, что коммунизм – это все-таки хорошо.
Аги сегодня в первый раз встала с постели к обеду; правда, дедушка сказал, что она – вялая, как осенняя муха, но все-таки она обедала с нами. На десерт был очень вкусный пуншевый торт, было вино и черный кофе. Радио целый день никто не включал. В полдень дядя Бела собрался было послушать новости, но Аги взмолилась: давай сегодня обойдемся без политики, будем жить своей жизнью. Я думаю, Аги имела в виду, чтобы дядя Бела занимался только ею и целый день слушал, что она ему рассказывает. Аги вообще любит болтать, а теперь, после того, как дядя Бела пятнадцать месяцев провел на Украине и четыре месяца – в тюрьме на проспекте Маргит, Аги с утра до вечера и с вечера до утра хочет быть с дядей Белой, чтобы все время с ним разговаривать. В городе все-таки как-то узнали, что Аги и дядя Бела здесь, так что к вечеру к нам пришли подруги Аги. А к дяде Беле пришел его лучший надьварадский друг, дядя Шандор Фридлендер. Так что собралась целая большая компания, а потом дядя Бела и Шандор Фридлендер пошли в кафе. Аги не хотела, чтобы они уходили, она все время боится, что дядю Белу опять заберут и увезут на Украину или посадят, но над ней все смеялись, и даже дедушка сказал: «Ничего не бойся, дочка, давай жить и веселиться, теперь пускай они будут рады, если им повезет и они уцелеют, после того, что они тут натворили». Аги это так объясняет: Каллаи, который сейчас премьер-министр, уже понимает, что немцы войну проиграли, и улыбается им только для того, чтобы они нас не трогали, а сам у них за спиной англичанам подмигивает, чтобы те, когда война кончится и они придут в Венгрию, нас тоже не обижали. Этот Каллаи и американцам посылает тайные посланеия, чтобы они нас не бомбили. Я, конечно, не знаю, кого Каллаи любит на самом деле, но это и неважно, теперь, к сожалению, вообще ничего не важно, важно только, что псы Гитлера все еще здесь.
