— Чебураха! — заорал он зверским голосом. — Сколько раз тебе, змею, повторять, что начинать утро надо с печки!
В ответ полы палатки распахнулись, и внутрь полез Витек с охапкой дров.
— Вот же, несу, — виновато забубнил он. — И чего Вам не лежится?
— Улежишь тут, в этой холодрыге! — целясь ногой в штанину, злился Карцев. — Знаешь ли ты, что с падением температуры парциальное давление паров воды в воздухе снижается, нарушая тем самым баланс с давлением их в мочевом пузыре?
— А-а! — понимающе заулыбался Чебураха. — У меня тоже под утро моча в глаза полезла! Ну, щас Вы это дело уладите технически…
На улице было еще холоднее. Над речкой клубился густой туман, но в стороне, над склоном долины, небо голубело. «Что ж, день будет рабочий, — одобряюще думал Карцев, щедро орошая приглянувшийся с вечера куст. — Может, и сплыть успеем?»
Одевшись, раз уж встал, совсем, по-маршрутному, он занял из кастрюли у Чебурахи кружку теплой воды и с удовольствием, не спеша, почистил зубы, а затем преобразил рот в умывальник, набирая в него теплую воду и выпуская струйкой в ладонную пригоршню, из которой плескал себе в лицо. Воды в кружке для полного счастья, конечно, не хватило, и он, спустившись к речке, выхватил две пригоршни холодной. Бр-р-р! Нежные его пальцы враз заломило от холода. «Как же Витя сегодня будет шлихи отмывать?» — поежился Карцев. Впрочем, вода и раньше была не особо теплой…
Сообщив по связи о своем благополучном прибытии, он разложил на столе в уже теплой палатке топокарту и стал в деталях намечать линию сегодняшнего маршрута, пункты отбора проб и шлихов. Это занятие прервал Чебураха, внесший кастрюлю с готовой вермишелью, котелок чая и соответствующую посуду.
— Много у нас на сегодня? — трепетно спросил он.
— Пятнадцать километров, тридцать две донки и двенадцать шлихов, — ответил успокаивающе Карцев.
— Семечки, — повеселел непосредственный Витя. — А как проходимость?
— Должна быть нормальной. А впрочем, хрен ее знает — борта у некоторых логов крутоватые…
Полдня проходимость в самом деле была неплохой: вдоль речки шла охотничья тропа, а в долинах притоков нередко обнаруживались тропы звериные, да и по склонам идти было можно — в отличие от густо заросших кустарником тальвегов. Геологических наблюдений по ходу маршрута Карцев почти не вел — лишь в пунктах отбора из русел ручейков илистого суглинка да редких шлиховых проб он все же фиксировал в пикетажке, щебень и валуны каких горных пород здесь присутствуют. Илистые пробы («грязь» по определению Бычковского) он выискивал в руслах сам, залезая рукой глубоко под кочку или осторожно снимая тонкий намыв с косы. Затем стряхивал липкую добычу в белый полотняный мешочек, выжимал из него свободную влагу, снабжал заранее выписанной этикеткой и бросал в большой полиэтиленовый мешок, вставленный внутрь рюкзака — иначе спина враз бы промокла. Шлиховые пробы брал Бычковский — там, где ему указывал Карцев. Укороченной совковой лопатой он набирал полный деревянный лоток песка вперемешку с дресвой, галькой, щебнем и суглинком и затем, погрузив лоток почти целиком в воду, начинал его болтать из стороны в сторону и с боку на бок, постепенно освобождаясь от мути и обломков. Обычно минуты через две-три в лотке оставалась лишь горстка тонкого песка, которую уже более осторожно следовало доводить до серого тяжеловатого шлиха весом один-десять граммов. Но сегодня… Сегодня вода в ручьях была уж очень холодна. Кисти рук Витька быстро покраснели и заметно опухли. Мотая лоток в воде, он стонал и рычал, потом взревывал и, вытащив его на косу, оставлял в покое, а сам пытался согреть кисти, растирая их, отпаривая дыханием, суя под мышки… Карцев, сострадая ему, сначала говорил подбадривающие слова, потом стал греть кисти в своих ладонях и, наконец, предоставил подмышки. Однако подменять рабочего он не пытался, по опыту зная, что не выдержит в ледяной воде и десяти секунд… Лишь доводку шлиха он делал сам, благо при этом лоток плавал на воде, и мочить руки при известной ловкости не приходилось. Перед сливом шлиха в пакетик из плотной крафт-бумаги Карцев внимательно его в лотке рассматривал, но кроме граната и магнетита почти ничего не опознавал.
