— Так тебе, козлу похотливому, и надо! Пленился плотью он обильной! Развел турусы на колесах: цветочки, кофеечки, смехуечки! Во рту — ландрин, во взгляде — сахарин! Задумал лебедь щуку раком — а воз и ныне там! И воз там и она там, а ты каждый вечер тут, на этой долбаной пятикилометровке, когда уже ни одна сволочь моторизованная не проедет, а если вдруг откуда-то возьмется, то хрен остановится!
А мороз все щипал, слабый убийственный ветерок не стихал, и до спасительного бора было не меньше полутора километров, а колени и бедра Карцева (понятно, что мучился здесь он) совсем занемели…
— Хоть была бы любовь великая или близость душевная, — вяло думал он, продолжая вынужденный бег. — Ведь нет этого, совсем мы разные, только что гормоны играют в унисон — чем и держимся… То есть когда ей наскучит эта предварительная канитель, то отдастся она мне с энтузиазмом. А что потом? Тянуть волынку?
— Но ведь с Тамарой Иосифовной ты был не прочь тянуть такую же волынку, — ехидно возразил внутренний голос. — Или она была самая тебе пара? Да и с Наташей ты о сердечной близости не думал, а только лакомился и лакомился…
— У Наташи не было претензий на мое сердце, а Юле-то «чувства» подавай…
— И в этом она по-женски права. У влюбленной секс куда сильнее, глубже, чем у равнодушной… О-ох, бля, околеваю же!..
Глава тринадцатая
Бал-маскарад
К концу третьей недели ухаживаний Карцев заподозревал, что инкубационный период Юлиного любовного заболевания может оказаться неопределенно большим. Но тут грянул Новый год и похерил сроки. Праздновать решили в Криволучье, на костюмированном бале, традиционно проводившемся геологами поселка в «стекляшке», то есть кафе-столовой. Начинался бал в половине первого, после застолья в семейном кругу, и длился до утра. Организаторы, помимо сбора денег, требовали, чтобы все приходили в маскарадных костюмах.
— Хотите, чтобы было весело? Тогда побольше фантазии и к черту обыденность! И готовьте к костюму небольшой эстрадный номер — а вы как думали? Покажите себя, наконец, во всем блеске!
Готовились они с Юлей отдельно друг от друга и даже встречали Новый год порознь: она — у Светы, а он — у Степановых, вместе с четой Карпенко. Впрочем, его костюм был скорее символическим: просто Маша нашила вдоль брючин и рукавов голубой рубашки какую-то блестящую бахрому, а Пашка одолжил черное картонное канотье, в котором был на своем утреннике. Сам Сергей дополнил образ этакого мексиканца, наклеив тонкие усики и взяв с собой гитару. Степановы и Карпенки изображали селян, но первые — среднерусских (сарафан и шаль; поддевка, сапоги и картуз), а вторые — украинских (вышитая сорочка, черевички и монисто; красные шаровары, кушак, смушковая шапка и брылистые усы). Особенно колоритна оказалась Галя Карпенко: чернобровая, румяная, дородная, улыбчивая — вылитая Солоха! Они и номер потому заимствовали из «Сорочинской ярмарки».
