— Знаю; это ложа Бебера[138]. Он честный человек; брат Константин бывает в ложе его. Вам известны все петербургские ложи?
— Кроме ложи Астреи, есть ложа Жеребцова, Шарьера и Лабзина[139].
— А Сперанского ложу вы забыли?
— Я о ней, государь, никакого понятия не имею.
— Может быть. По мнению Армфельта, эта ложа иллюминатов, и Балашов утверждает, что они летом собираются в саду у Розенкампфа[140], а зимою у того и другого в доме. Нельзя ли вам поступить в эту ложу?
— Государь! Если это в самом деле орден иллюминатов[141], то оный совершенно различен от франкмасонского; здесь каждая ложа доступна каждому франкмасону; но надобно быть иллюминату, чтобы вступить в их собрание.
— Балашов сам вступил в ложу Жеребцова.
— Знаю, государь, от самого министра, и удивляюсь, каким образом министр полиции принят в сотрудники и собраты.
Государь засмеялся.
— Я думаю, нетрудно будет на почте перехватить переписку иллюминатов с головою их Вейс-Гауптом? Балашов говорит, что Сперанский регентом у иллюминатов.
— Я сомневаюсь, государь, как мог он узнать тайну, которая так строго соблюдается между иллюминатами.
— Почему не вступили вы в ложу Жеребцова?
— Я предпочел ритуал немецкий. Он проще; французский слишком сложен, театрален и несоответствует настоящей цели франкмасонской.
— Я не постигаю: в чем состоит эта цель?
— Слова: иллюминат, франкмасон обратились, как будто в брань; но в корне своем ложи не иное что, как школа духовного развития и возвышения человека. О злоупотреблениях молчу; где их нет?
— А для этого и надобно, чтоб тайных лож от правительства не было; а ложа Сперанского или Розенкампфа должна обратить на себя внимание полиции.
— Если бы вашему императорскому величеству угодно было спросить обо всем самого Сперанского: я почти уверен, что он во всем открылся бы вашему величеству.
— Это еще вопрос. Он человек чрезвычайно тонкий и хитрый; должен бы сам мне в том сознаться. Однако вы его порядочно отстаиваете.
— Государь! Я Сперанского не знаю; и сам он то подтвердить может. Я не думаю отстаивать Сперанского, а человека, который оклеветан быть может. Нужны ясные, неоспоримые доказательства. И перед кем клеветать? Перед государем, владыкою всех нас, перед которым, как перед Богом, ничего скрытого быть не должно.
Государь поцеловал меня в лоб, сказав:
— А за себя вы еще лучше заступаетесь.
Но я уже вошел в жар, и прибавил:
— Я могу Сперанского обвинить в том, что он взялся не за свое дело; ибо нововведенные министерства, à la Françоise, à l’Anglaise, à la Suisse
