Я: La Russie sera sauvée, mais où est le péril?
Verneguès: Attendez le dénoûment. Deux ennemis de la Russie tomberont et avec eux Napoléon. L’année 1812 sera une année mémorable dans les fastes de la Russie.
Я: Vous me lancez là une quantité d’idées qui m’embrouillent et je ne sais comment m’y retrouver. Au reste dans la carrière que vous m’avez ouverte, je me suis mis des le premier pas hors du drame, car le comte m’a dit affirmativement que l’empereur ne m’appelera plus.
Vernegues: Comment! il vous a dit cela? Он задумался потом прибавил: pas un mot, à qui que soit, du secret, que je vous ai confié.
Я: Vous pouvez être sûr qu’il sera scrupuleusement gardé, cai je serais très embarrassé de communiquer un secret que je ne comprend pas.[130]
Мы расстались; но разговор этот приподнимал немного тайную завесу, скрывающую будущее; но кто эти два врага России? Сперанский и Балашов что ли? И как это все похоже на комплот[131]! И против кого? Наполеон, так и быть. Но Сперанский и Балашов для чего? Потому и дипломатика тут замешалась; а дипломатика и интрига есть поле, на котором Армфельт отличался при разных европейских дворах. Vernègues и Армфельт работали, следовательно, для Бурбонов.
На другой день вечером я был с докладом у министра; я заметил, что он слушал без внимания. Я хотел уже удалиться, но министр приказал мне подождать, и после нескольких минут молчания, сказал мне:
— Я в странном положении; Сперанский впал у императора в подозрение. Государь, который мне вверяет все тайны свои, приказал мне иметь над ним бдительный надзор. Наконец, желал, чтобы я с ним познакомился поближе и старался бы выведать его мнение насчет государя и прочего. Я исполнил его волю, был у Сперанского и доложил словесно, что видел и слышал. Император был очень доволен и приказал все изложить на бумаге.
Тут рассказал мне Балашов все ужасы, претерпенные им в комнатах Сперанского, и слово в слово все то, что я уже знал.
— Теперь, — продолжал министр, — кажется, государь сомневается в истине слов моих. Не довольствуется моими показаниями и требует все доказательств. Я, право, не знаю, что делать? Мне хочется вас на это употребить.
— Меня, ваше превосходительство? Вы знаете, как мало я на это способен, неловок. Идти прямо — я смело пойду, но идти кривыми путями — это лабиринт, в котором я растеряюсь. Да и войдет ли Сперанский в такую со мной откровенность, как с вами. Вы оба находитесь на таком посту, что можете друг с другом откровенно объясняться; а я Сперанского только один раз видел, и то издалека.
