.
Балашов заключил свое донесение просьбой к Сперанскому более не ездить.
Пока я читал, государь как будто всматривался в меня, прислонясь к стоящему пюльпитру, подле которого находился я. Государь спросил:
— Как вы это находите?
Я молчал.
— Говорите откровенно.
— Ваше величество! Я в комнатах Сперанского не бывал, и занимается ли он, как министр (Балашов), кажется, подозревает, чернокнижеством[128], не знаю. Но вот, что меня удивляет: говорят, Сперанский человек умный; как решился он при первом знакомстве, и с кем? — с министром полиции, так откровенно объясняться? Впрочем, та же фраза была сказана прежде о Людовике Пятнадцатом: это повторение.
Я довольствовался сими намеками, не желая явно повредить ни Балашову, ни Сперанскому, тем более, что я во всем этом полагал мелкую дворцовую интригу, которая сама собой распадется. Однако внутренно негодовал на Балашова, который не посовестился представить такое пошлое, но вместе с тем злобное донесение на благодетеля своего; ибо Сперанский помог возвести его на степень министра полиции, дал ему даже право начертать учреждение Министерства полиции, которое писал я; и даже без поправки Сперанский представил этот проэкт на утверждение государя.
— Балашов и Сперанский ошибаются, — сказал государь. — Меня обмануть можно, я человек, но ненадолго, и для них есть дорога в Сибирь.
Кажется, государь высказал это сгоряча, ибо, улыбаясь, прибавил:
— Мы рассмотрим это с вами. Я решительно никому не верю.
Испуганный этим отзывом, я молчал.
— Однако же не мешает вам смотреть поближе за Балашовым; что узнаете, скажите мне.
— Государь! Он мой начальник.
— Я беру это на себя.
— Государь! Не прогневайтесь, если верноподданный осмелится умолять вас не доводить его до презрения к самому себе. Нет тайны, которая не была бы явна. Если злой умысл скрывается в Балашове или Сперанском, то он против истины не устоит; все развернется само из себя.
Государь отступил на шаг от меня, потом подошел, и, пожав мне руку, сказал:
— Прекрасно! Но Армфельт ошибся; вы не на своем месте.
— Нужда, государь! Семейство, места не избирают, повинуются обстоятельствам, случаю, но на всяком месте можно благородно поступать.
— Ваши правила, ваша откровенность мне нравятся, и в нынешних обстоятельствах они мне необходимы; смотрите, не переменяйтесь; мы часто будем видеться!
После нескольких минут молчания, подошел я к государю и сказал:
— Прискорбно мне будет утаить от министра тот важный час, в который я имел счастие предстать перед моим государем. Осмеливаюсь испросить на то приказания вашего императорского величества.
