— Нет, государь, я с ним незнаком.
— Вы можете познакомиться.
— Это, государь, не так легко. Какой предлог могу я иметь для знакомства с человеком, стоящим на столь возвышенном посте? Разве только под предлогом искать его покровительства, обманывать и сделаться презрительным в собственных своих глазах.
— Почему же? Я поручил то же самое (Балашову) и имею от него донесение.
— Я предоставляю каждому поступать и расчитываться со своей совестию, как ему угодно; но я применять своей к обстоятельствам не умею.
— А если бы польза Отечества того требовала?
— Я прямо пошел бы против того, который только задумал бы причинить оному вред; но, под личиной снискания себе покровительства, вонзить другому кинжал в сердце я не способен. Рано или поздно, откровенность моя взяла бы верх, и я бы все испортил.
Император поцеловал меня в лоб, сказав:
— Балашов не так думает. Вот его донесение; читайте громко.
Я начал читать; содержание донесения было следующее: «Балашов, по высочайшему повелению, приехал знакомиться к Сперанскому». Я замолчал.
Государь спросил:
— Что вы остановились?
Я повторил «знакомиться». Государь улыбнулся и приказал продолжать:
— Балашов пишет: приехав накануне вечером в семь часов к Сперанскому, был он объят ужасом. В передней тускло горела сальная свеча, во второй большой комнате тоже; отсюда ввели его в кабинет, где догорали два восковых огарка: огонь в камине погасал. При входе в кабинет почувствовал он, что пол под ногами его трясся, как будто на пружинах, а в шкафах вместо книг стояли склянки, наполненные какими-то веществами. Сперанский сидел в креслах перед большим столом, на котором лежало несколько старинных книг, из которых он читал одну, и, увидя Балашова, немедленно ее закрыл. Сперанский, приняв его ласково, спросил: «Как вздумалось вам меня посетить?» и просил сесть на стоящее против него кресло, так что стол оставался между ними. Балашов взял предлогом желания посоветоваться: нельзя ли дать Министерству полиции более пространства? Оно слишком сжато, даже в некоторой зависимости от других министерств; так что для общей пользы трудно действовать свободно. Много говорили о тогдашней полиции Фуше[125]; и наконец Сперанский, при вторичной просьбе Балашова о расширении круга действий министерства, сказал ему: «Разве со временем можно будет сделать это? — прибавя, — Вы знаете мнительный характер императора. Тоut се qu’il fait, il le fait à demi»[126]. Потом, говоря далее об императоре, заметил: «Il еst tгор faible роur régir et trop fort pour êtrе régi»
