V
Возвратясь в Москву, я подал в отставку. Целый год меня не отставляли; наконец явился ко мне на квартиру Московский почт-директор К.[103], служащий под ведением того же министерства, и, от имени г-на министра предложил мне перейти в почтамт, где я получать буду то же жалованье, которое получал в экспедиции, и что экспедиция мне выдаст годовое жалованье; сверх того обещал мне в почтамте квартиру и дрова, чего я, впрочем, не получил. Не подозревая никакого обмана, я не согласился, — как вдруг узнал, что я нахожусь в списке чиновников, служащих в почтамте. К счастию, по знакомству с ректором Московского университета, Ч.[104], услышал я, что велено, по высочайшему повелению, отыскать чиновника, который бы мог читать публично тактические лекции, и что уже один майор, К. д’А., явился, и ему назначено в такой-то день читать пробную лекцию. Я просил Ч. назначить мне такую же пробную лекцию после майора К. д’А. По извещению ректора, явился я в назначенный день. Присутствовали все профессора; из посторонних слушателей были И. И. Дмитриев, Н. М. Карамзин, князь А. И. Вяземский, обер-полициймейстер Балашов, несколько военных, штаб- и обер-офицеров и господ студентов.
Куратором Московского университета был тогда М. Н. Муравьев. Обе лекции были к нему отправлены; мои удостоились утверждения, и приказано было, каждую мою лекцию, хорошо переписанную, отправлять в Петербург.
Через несколько времени был и сам вызван в Петербург и определен к генерал-адъютанту князю П. М. Волконскому, который тогда с графом Ливеном делил портфель военный, ибо военного министра еще не было. Это продолжалось недолго. Графа Ливена отправили посланником в Лондон, а князя Петра Михайловича послали путешествовать по Европе[105]. Мне велено быть его спутником. Здесь большая для меня неприятность была та, что везде, куда князь ни представлялся, все почитали меня данным ему для советов. Это произвело некоторое охлаждение со стороны князя. Наконец в Берлине явился случай, который уже озлобил князя против меня. Французы тогда господствовали в Берлине. Князь и я приглашены были к коменданту Берлина Сент-Гиллеру. За обедом зашла речь об Аустерлицком сражении; князь неосторожно начал утверждать, будто Аустерлицкое сражение не было проиграно. Все французские генералы, бывшие за столом, опровергали мнение князя, который не мог подкрепить никаким доказательством высказанное им, но стоял крепко на своем.
Это взбесило французского гусарского генерала Ruffin
