Начальник удельной экспедиции, советник К., был человек добрый, мягкий, но без всякой энергии и воли, довольно простоватый, старый и занимался более подправкой масляной краской испорченных картин у графов Шереметева и Мусина-Пушкина. Это составляло его кредит; но его поддерживала еще хитрая его жена, находившаяся в тесной связи с известной тогда Прасковьей Степановной, любимицей министра уделов. Презренная эта связь заставила меня презирать и советника, и жену его, пользовавшихся таким гнусным кредитом, даже и всех товарищей и служащих в экспедиции, которые ползали перед начальником из этой подлой связи[102]. В самом деле, я бранился с подчиненными и неоднократно заставлял возвращать крестьянину насильно у него взятое.
Спустя неделю после вступления моего в должность, явилась в суд крестьянка села Коломенского, бросилась перед советником на колена и просила защиты. «Отдают, — говорила она, — по мирскому приговору, мужа моего, отца пятерых малолетних детей, в рекруты, чтобы спасти богатого крестьянина, на котором очередь, от рекрутства». Советник обратился к секретарю, который объявил, что делать нечего, ибо это сделано по мирскому приговору.
— Как нечего? — вскричал я. — Вызвать голову и узнать от него, справедлива ли жалоба крестьянки, и дать ей бедной утешение, что просьба ее не осталась без внимания.
Секретарь сказал советнику:
— Это только умножит дела.
— А зачем мы тут, — сказал я, — если не для того, чтобы подавать помощь обиженным?
Что я ни говорил, как из жалости ни заступался за эту бедную женщину, — все было невпопад. Советник объявил крестьянке, что в этом случае делать нечего, ибо все учинено законно, по мирскому приговору, и экспедиция далее входить не может. Крестьянка пошла со слезами, а я, по окончании присутствия, поскакал в село Коломенское прямо к голове; распрося его подробно обо всем, не состоит ли этот крестьянин в каком-либо дурном замечании, и, получа от него ответ отрицательный, я представил ему всю несправедливость их поступка и увещевал его собрать мирскую сходку и уговорить крестьян переменить этот бессовестный приговор. На другой день, приехал ко мне голова с объявлением, что первый приговор уничтожен; богатый крестьянин, на которого была очередь, представил за себя купленного им с воли рекрута, и муж просительницы освобожден. Я очень обрадовался спасению отца малолетнего семейства; а он, в простоте сердца, сказал: «какой ты, батюшка, страдательный». Немедленно после сего я уведомил г-на министра, согласно приказанию его, о моем поступке, сделанном единственно из человеколюбия.
