Записки. 1793–1831 | страница 47
Совестный суд восстановлен был императором Александром после кончины Павла I. Здесь явился случай, о котором рассказать почитаю обязанностию, ибо он имел сильное влияние на будущую судьбу мою. В Нижнем Новгороде жил человек, известный своими странностями и своим богатством. Это был отставной поручик Нармондский; он ходил в длинном бархатном русском кафтане и проводил дни в совершенном отчуждении от людей. Я об нем слыхал, но никогда не видал. В одно утро рано приходит ко мне нижегородский полицеймейстер Кемпек, бывший прапорщик прусской службы, следовательно с длинной по пояс косою, и объясняет мне следующее: г-н Нармондский в несчастии, а он мой благодетель. Приехал сюда отставной майор Т.[99], купивший у наследников Нармондского за пять тысяч рублей ассигнациями право получить имение, состоящее из двух тысяч душ. Нашел в гражданской палате покровительство; она, по иску Т., требовала, чтобы Нармондский явился и дал ответ. Он ни того, ни другого не сделал, утверждая, что при жизни его, а еще менее за пять тысяч рублей, нельзя купить имение в две тысячи душ без обмана казны. Палата посадила его в тюрьму. Нармондский просит позволение подать просьбу в совестный суд. Судья, князь Г., был в отсутствии; а я, обрадовшись случаю защитить притесненного, сказал полицеймейстеру, что тут спрашивать нечего; пусть подает. Между тем, отправил я эстафету к князю с следующей запиской: «Присягайте, князь, как можно поспешнее; здесь давя невинного; он подал в суд просьбу, и я уже начал действовать. Ради Бога, приезжайте скорее, чтобы не вырвали у нас из рук доброго дела». Князь тотчас прискакал; мы вытребовали дело из гражданской палаты и, по известной статье учреждения, немедленно освободили Нармондского. Майор Т. не желал судиться в совестном суде; а мы, по этому самому нежеланию судиться по совести, отказали Т. в иске его, с прописанием всей беззаконности оного. Т. поехал в Петербург и принес жалобу г-ну министру юстиции на князя и на меня, следствием чего было, что нас потребовали в Петербург. Красноречие наше, жар, с которым защищали мы невинность, осрамили майора Т. Ему отказано было, а меня поведано принять в службу, и я помещен был в Москву, в удельную контору, товарищем советника[100].
Тогда удельной экспедиции подвластны были несколько губерний, что все составляло 80 тысяч душ[101]. Боже мой! С каким восторгом спешил я в Москву, чтобы скорее вступить в должность и сделаться защитником и покровителем 80 тысяч душ. Я мечтал уже быть действительно их благодетелем. Меня в этом сильнее обрадовало то, что, при отпуске, г-н министр уделов сказал мне: «Пишите прямо ко мне: я поставил в Москве советником человека старого, но почтенного. Вы молоды, деятельны: вам доверяю участь значительной части людей. Я надеюсь на вас; пишите прямо ко мне». Чего же лучше? я этому поверил и радовался заботливости министра о человечестве. Увидим последствия.