Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина | страница 40
После обеда Тухия отказался идти к Гоче.
— Лучше вы ко мне зайдите, а я вас дома подожду.
Я не мог понять, почему он так заторопился домой. Вдруг он как-то скрючился, тут же выпрямился и не к месту виновато засмеялся.
— Я вас дома подожду… — повторил он, кривя в улыбке губы.
Я видел, что ему трудно стоять на месте, он переминался с ноги на ногу, точно ему жала обувь. Но какая у Тухии могла быть обувь — он все лето ходил босиком.
И тут я заметил, что его рубаху, заляпанную тутовым и вишневым соком, что-то распирает. Кусок горячей лепешки, спрятанный под рубаху, жег ему живот.
— Ладно, Тухия, мы зайдем, — поспешно сказал я и повернулся к дому. — Обязательно зайдем.
Глава шестнадцатая
В ДРУГОЙ ШКОЛЕ
Задребезжал звонок.
«Что за черт! — подумал я. — Со звонком-то что случилось?»
В классе стоял незнакомый запах — сухой спертый запах давно не проветриваемого помещения. Только сев на место и прочитав вырезанную на парте фамилию того, кто сидел здесь в прошлом году, я понял, в чем дело: парты не красили, и в классе не пахло свежей масляной краской.
Доска облупилась и побурела, а в середине сделалась почти белой. Я даже подумал, что на ней нельзя будет писать мелом — все равно ничего не разглядим.
В дверях показался учитель. Он остановился у стола и сказал:
— Здравствуйте, ребята!
Наш ответ прозвучал вяло, вразнобой. Учитель внимательно переводил взгляд с одного на другого. Я приготовился ответить на вопрос о том, как провел лето, но учитель не торопился с вопросами. Потом извлек из кармана роговые очки, те самые, на которых весной во время экзаменов у него отломилась дужка. Теперь и вторая дужка была сломана. Он нитками закрепил их за ушами, расправил листок бумаги, положил перед собой и стал читать список.
Назовет фамилию, услышит в ответ: «Здесь!» — поднимет голову, посмотрит: вызванный ученик стоит перед ним, глядя на стену, где какой-то оболтус еще в прошлом году нацарапал девочку в платье треугольником и с руками-вениками.
— Садись, — говорит учитель и каким-то странным, недоумевающим голосом называет следующую фамилию.
— Здесь! — раздается опять, и кто-то встает из-за парты.
Учитель внимательно смотрит: по голосу трудно узнать прошлогодних Анзора и Торнике, Русико и Циалу.
— Садись!
— Здесь! — встает кто-то передо мной, потом рядом. Мы внимательно разглядываем друг друга: некоторые из нас сильно изменились, даже Гоча и Тухия показались мне чужими, словно я не знал здесь никого, словно я пришел в чужой класс.