— Ты бы разогрел, Гогита, холодный кусок в горло не полезет.
Я сунул половину лепешки Зазе, другую стал есть сам.
— На, Заза, разогрей, если хочешь! А больше ничего нет? — спросил я.
— Фасоли нет! — пожаловался Заза.
— Матери до сих пор нет, а я с голодным ребенком провозилась. Не могла успокоить — к резиновой соске не приучена, — сказала бабушка.
У меня от удивления кусок застрял в глотке, я поперхнулся и закашлялся.
Бабушка положила в рот Татии свою высохшую грудь, и та ее торопливо сосала.
Во дворе залаяла собака.
Пустая корзина шваркнула об пол балкона, и в дверях появилась мама.
— Мама пришла! — радостно вскрикнул Заза и бросился к ней.
— Наконец-то! — сказала бабушка.
Девочка выплюнула изо рта пустую высохшую грудь и заплакала.
Мама отстранила Зазу и подхватила девочку на руки.
— Гогита! — рывком расстегивая на груди кофту, позвала она и скосила глаза в мою сторону.
Девочка припала к груди и положила на нее обе маленькие ручки.
— Не давай ребенку перегоревшее молоко, — напомнила бабушка маме, но девочка уже присосалась, как пиявка.
— Гогита! — повторила мама.
Я исподлобья покосился на мать и опять промолчал — я видел, что она сердится на меня.
— Гогита, чертов мальчишка!
Заза удивленно посмотрел на маму, потом на меня и опять на маму.
— Чего ты от него хочешь? — вступилась за меня бабушка. — Весь день ничего не ел мальчонка, дай хоть кусок проглотить спокойно.
— Ты что молчишь, язык, что ли, проглотил?
— Что тебе надо от меня? — вспыхнул я. — Что?
— Чтоб ты сквозь землю провалился, вот что мне надо! — Девочка не удержала грудь во рту и громко заплакала. — Совсем рехнулся!
— Чтоб его враги, чтоб его враги… — вторила бабушка, отводя от меня проклятия.
— Почему это я рехнулся? — с вызовом спросил я.
— Ты что Клементию Цетерадзе наговорил, а?.. Да как ты смел? Разве ты не знаешь, как со старшими разговаривать!
— Знаю!
— Как же ты посмел ругаться со старым человеком?
— Старым человеком! — машинально повторил я. Но тут мама с ребенком на руках решительно шагнула ко мне.
— Негодный мальчишка! Ты позоришь меня! Пристал к больному! Говори, что тебе от него надо?
— Ничего мне не надо!
— Нет, видали! Как у него еще язык поворачивается! Видали, как распустился!
— Ничего я не распустился…
— Прикуси язык, говорю! Два дня, как отец уехал, а ты… Что же дальше-то будет? — Она повернулась к бабушке.
— Сегодня Клементий Цетерадзе при всем честном народе меня стыдил: я, говорит, Ивдити, думал, что ты умная женщина, мать, а ты собственного сына воспитать не сумела… Выкормить, мол, мальца кукурузной лепешкой — не велика заслуга! По-твоему, матери больше и делать нечего. А ваш сын, мол, уродился ни в тебя, ни в Датико. Позорит имя отца, паршивец, чтоб мне похоронить его!..
