Доктор продолжал являться в гостиную и после ужина. Несмотря на то что ходить ему было тяжело, он отказался от палки и тайком слегка опирался на мебель, стоявшую на его пути. Но после ужина он быстро засыпал в глубоком кресле, вздрагивал, услышав голос Минны, и снова засыпал.
— Господин доктор, может быть, вам лучше было бы пойти! — шептала Анна, проводя рукой по его волосам. — Она будет сердиться, снова будет кричать. Вы ведь так устали!
Доктор открывал свои большие синие глаза, ласково смотрел на нее, прижимался щекой к ее большой узловатой руке и засыпал снова. Увидев, что он глубоко заснул, Анна тихонько открывала дверь и звала громким шепотом:
— Уважаемая госпожа! Госпожа докторша!
Хмурая Минна, в ночном чепчике, натянутом до бровей, останавливалась посредине холла. Анна осторожно брала доктора под мышки (он стал теперь таким легким!) и почти несла его на своих сильных руках. На середине холла Минна брала его под руку, но не напрягаясь, чтобы не устать, а только так, чтобы чувствовалось, что он переходит под ее покровительство, что он и ей принадлежит тоже. Потом обе женщины молча усаживали его на супружескую постель. Анна быстро покидала спальню, куда в других случаях никогда не входила, а Минна, бессвязно бормоча и брюзжа, раздевала его и укладывала в постель.
Как-то раз Анна Вебер, вернувшись из школы, не увидела доктора в «гостиной». Обеспокоенная, взволнованная, она вбежала в кухню, куда никогда не входила, если там была Минна, согласно договору, заключенному ими с самого начала, и увидела, что Минна готовит чай.
— Переел, ему плохо! — бурчала Минна.
— Какая у него температура?
— Не знаю, не меряла.
— Я поставлю градусник! — тут же решила Анна. Она была так перепугана, что не могла удержаться в рамках раз и навсегда установленных правил.
Как только она вошла в комнату, ей стало ясно, что доктор умирает. Лицо его стало землистым, глаза огромными, дыхание прерывистым, доктор задыхался и хрипел.
— Несварение желудка! Переел! — бормотала Минна, выглядывая из-за плеча Анны Вебер. — Я ему говорила, чтобы не ел галушек.
Доктор усидел Анну, и лицо его, на котором отражалось отчаяние, немного просветлело, но дыхание оставалось таким же прерывистым, рот полуоткрытым, глаза расширенными.
— Чаю, Минна, чаю! — прошептал он сухими губами.
Минна должна была выйти.
— Так лучше, Анна, так я хотел!
Анна не поняла.
— Вот так: слечь перед самой смертью. Иначе я не мог бы приходить в гостиную!..
