— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила она Эгона.
Хмурый Эгон пожал плечами. Он тоже ничего не понимал.
— Общество утратило свою здоровую основу! — произнес он менторским тоном. — Нравы пали, добропорядочность исчезла, экономика рушится. Нам остается только одно: спасать нашу внутреннюю жизнь и удивляться собственной честности, которая не была и не будет в разладе с совестью.
Честностью он именовал то, что за хорошее вознаграждение он добросовестно делал операции, и то, что не бросил жену, хотя всю жизнь любил другую женщину.
Но однажды и на доктора обрушился свод небесный: его клиника отошла к государству.
«Почему? Почему?» — спрашивал он себя, растерянный, возмущенный, раненный в самое сердце. Разве клиника не была построена на земле, унаследованной Минной от Зоммера, купившего ее на собственные деньги, накопленные, когда он управлял графским имением? Разве она не была построена на деньги, заработанные им, Таубером? Разве он получал от кого-нибудь деньги, не заработав их? Разве он залезал кому-нибудь в карман? Неужели его клиника, так же как и фабрика Оскара, — это народное добро!
Оскар приходил к ним и часами стонал и жаловался:
— Негодяи! Сколько я тратил сил, сколько трудился, сколько мне стоило каждое капиталовложение, каждая сумма, полученная из банка. А теперь они банки тоже национализировали. Можешь ты мне объяснить, как они будут руководить ими? Кто будет ими руководить и зачем ему руководить хорошо, если у него не будет личной заинтересованности в прибылях, если он будет работать за одно только жалованье? А я, что я буду делать? Нужно было подложить динамит неделю тому назад! Но кто же знал! Вот и у тебя отобрали клинику. Надеюсь, что теперь-то ты меня понимаешь! Ты довольно перевидал ихнего брата за последние годы. Ты не сожалеешь, что лечил их и оперировал? Дать бы им отравы, мышьяку, словно крысам! У тебя не было мышьяку?
Лицо доктора мрачнело еще больше. Оскар бередил его душевную рану.
Для Анны Вебер это тоже был жестокий удар. Она ничего не понимала и могла только молча рыдать рядом с Эгоном. Доктор Шульдкнехт, один из врачей клиники, постигший «принцип» новой власти, объяснил его доктору Тауберу.
— Марксизм гласит, — просвещал он его, как ребенка, — что любое накопление богатства возможно только при эксплуатации. Любой помещик, арендатор, фабрикант, любой собственник не мог бы накопить капитала, если бы не пользовался чужим трудом.
— Ну, а я чьим трудом пользовался? — недоуменно спросил Таубер.
