С нынешней временной дистанции мне думается, что подмена овощей в моей грамоте не была случайной, просто в тогдашние правительственные указы по нашей области мои любимые овощные ягоды не вписывались, именно «цукрови буряки» тревожили аграрные умы в те времена, предшествующие победному шествию кукурузы.
Года через два меня вдруг озарило, что редкая фамилия Кашкалда, которая не сходила с папиных уст (так звали его коллегу по кафедре), имеет отношение к нашей Нине Ивановне, для кабинета которой он только накануне помогал мне рисовать на ватмане породы кроликов. Потому не догадывалась так долго, что она, как и другие учителя-инопланетяне в моем воображении, вдруг оказалась… женой знакомого Николая Николаевича! Впрочем, может быть, это я немножко себя и оглупляю, так как все-таки понимала, что инопланетяне они для детей, иначе трудно мне понять свое несомненно горделивое (если не чванливое!) вышагивание рядом с мамой, когда я услышала от мальчишки, сидящего верхом на заборе: «Вовка, Вовка! Скорише, скорише! Твоя франя с дочкóй!!!» (франя – это учительница французского). Мама тогда смеялась, что из-за какого-то Вовки я, наконец, выпрямила плечи и двинулась вперед уже особой поступью.
Но мое внезапное озарение несколько приспустило моих учителей с облаков, и я впервые как-то особенно прочувствовала, что у них есть мужья, братья, сестры и даже мамы, которые живут вполне обычной жизнью. В этом я сама убедилась, когда мы с папой летом ходили пешком к Нине Ивановне на пасеку чуть ли не за 10 километров (в Свинковку). Кроме пасеки, которой успешно занимался ее муж, преподаватель старославянского языка, там оказались такие ухоженные участки овощей, что и не снились мне как юннатке, хотя о них заботились только Нина Ивановна со своей матерью. Было очень жалко, что при нашей школе Нине Ивановне негде было развернуться.
Из зоологических уроков смешно, но запомнился имевший некоторое отношение ко мне настоящий гимн кукушке, воспетый Ниной Ивановной. На примере ее аппетита она объясняла взаимосвязь в жизни природы: оказывается, если бы кукушка не подкидывала своих яиц в чужие гнезда, а высиживала бы кукушат, то в это время погиб бы урожай зерновых и пострадали бы деревья в лесу, так как одна кукушка в неделю съедает свыше 10 тысяч ядовитых волосатых гусениц, от которых умирают другие птицы! Запомнила же я это из-за того, что искренне огорчилась: «Фу-у! Какая жаднющая птица, хоть и полезная! Что же папа придумал меня звать ее именем, неужто из-за моего аппетита? Но он же у меня совсем не такой!!!» И даже успокаивала себя: «Да нет же, это просто из-за рифмы “Лидушка-кукушка”, раз он так подписал мне две цветные фронтовые открытки из Германии». Но кукушиная прожорливость как крайне неприятный и вполне возможный аналог моему аппетиту все же врезалась в подростковую память.
