Дяди-Сашино признание Коли как натуралиста своим прямым следствием имело то, что папа пообещал ему разрешить снова завести собаку, о чем тот до этого только мечтал. И действительно, как только вернулись в Полтаву, у Коли появился замечательно чистенький щеночек-дворняга Джек, как определил наш папа, «цвета соснового полена» и при этом с блестящими и черными, словно бусинки из маминого ожерелья, глазами.
Осенью же папу в связи со смертью его отца срочно вызвали на родину, в город Скопин Рязанской области. Своих дедушку с бабушкой с папиной стороны я совсем не помнила, хотя и сохранились наши довоенные совместные фотографии. К своим десяти годам я знала, что дед никогда не одобрял папиного брака, по-пролетарски глубоко презирая «голубую кровь» и не прощая маме, что она «погубила нашего Володьку», который якобы только из-за нее вынужден был расстаться с Москвой. Здесь, наверное, уместно сказать, что в силу своего кругозора мой дед так до конца и не понял драмы своего сына, который после окончания московского вуза был назначен на место завуча школы НКВД, где училась, кстати, и Светлана Аллилуева. Там же в 1938 году стала работать «Лесная школа» НКВД, для преподавания русского языка в которой привлекли и моего отца, хотя он и был беспартийным. Очень скоро мой отец понял истинное назначение этой «школы» (подготовка заграничной резидентуры, отсюда и более позднее название – Академия внешней разведки), куда вначале собрали студентов разных специальностей 3–4-го курсов. Шантажируемый дворянскими истоками жены, да еще и после бесед со своим студентом-скрипачом, насильно мобилизованным из Московской консерватории, отец не исключал такой же для себя участи, совсем не чувствуя к этому призвания и, разумеется, не желая оставаться в самопожирающей системе. Оттого он и воспользовался предлогом тяжелой болезни моей матери (она действительно со своим прободным аппендицитом долго находилась при смерти в институте Склифосовского), чтобы вырваться из Москвы.
Сам Аким Сергеевич был чертежником, притом неплохим, судя по тому, что в связи с Всемирной выставкой 1913 года, проходившей в Бельгии, заработал такие деньги, что, по словам отца, спился и для бабушки и их четверых детей стал неузнаваемым. Однажды после какой-то физической расправы с восьмилетним Володей она, очень любившая его, для отрезвления мужа скрепя сердце отдала сына на воспитание своей сестре – молодой учительнице, которая только приступала к работе в школе родного Скопина. Папа рос и воспитывался тетей Олей больше четырех лет, пока она не умерла от тифа, что стало для него первой жизненной трагедией. Когда он вернулся к родителям, отец стал к нему относиться хотя бы уважительно, иногда не без ехидства подсмеиваясь над его приобретенной «культурностью» и даже величая на вы, а мать не чаяла в нем души, впрочем, как и он в ней. Он сам признавался, что в детстве дрожал по поводу ее здоровья, больше всего боясь ее смерти после потери тети Оли. И вот отец, суровый, но, как говорил папа, все же справедливый, скончался внезапно, и рядом с ним оказался только младший сын, инвалид войны, так как папины сестры были далеко: одна, учительница, с мужем и детьми – где-то в Тамбовской области; другая, самая старшая, Зоя, геолог, – далеко в Монголии. Уезжая после похорон, папа оставил свою мать и дядю Колю в полной растерянности, не зная, как строить жизнь дальше, и в нетерпеливом ожидании деловитой и решительной Зои.
