Почему-то я совсем не помню момента, когда в нашей полтавской жизни появилась тетя Мара (Мария Николаевна), моя двоюродная бабушка. Но знаю, что она не успела эвакуироваться из Киева, попала в оккупацию, а когда немцы отступали, ее захватили в облаву для угона в Германию. По дороге к Харькову она как-то сумела выпрыгнуть из теплушки и пешком добралась до Полтавы, совершенно без всяких вещей, но с кошкой Настей за пазухой. Это была одна из трех младших сестер моей бабушки, жизнь которой до той поры протекала на каких-то других меридианах. Старшая сестра, насколько помню, всегда считала младшую на редкость легкомысленной и часто иронизировала по этому поводу. Тетя Мара добралась до своего родного дома: ведь она недолго работала классной дамой в одной из полтавских гимназий, но после революции переехала в Киев, где жила вдвоем с другой своей сестрой-погодком и продолжала преподавать сначала французский, потом русский язык. Замечательная красавица с правильными чертами лица и огромными голубыми глазами, наиболее яркая из всех сестер, она была очень похожа на свою мать Марию Александровну Пушкину-Быкову, но судьба ее во многом повторила жизнь другой ее тезки-красавицы – старшей дочери Пушкина, которая во второй половине жизни воспитывала детей и внуков брата. В жизни незамужней тети Мары была драма: герой ее романа, избранник из киевских дворян и единственный сын в семье, будучи не в состоянии примириться с советскими реалиями, после смерти матери ушел в монахи Киево-Печерской лавры и находился там до самого закрытия ее советской властью в 1930 году. Куда он исчез после этого, тетя Мара так никогда и не узнала. Но поскольку он был очень религиозным и принципиальным человеком, она осталась в убеждении, что он сгинул где-то в лагерях.
Хотя они с бабушкой были далеки и по возрасту (до своего замужества бабушка знала сестру только жизнерадостной и не особенно старательной девочкой), и по характеру, и по жизненным устремлениям и в последующем жили врозь, бабушка, конечно, с радостью приняла ее под свое крыло, забыв все свои упреки в легкомыслии, несовместимом с собственным отношением к жизни. Впрочем, эти упреки сегодня кажутся очень смешными, судя по тому, что три младшие сестры приводили мою серьезную и уже замужнюю бабушку в ужас тем, что возвращались с прогулок через окно после четырех часов дня, хотя отец строго запрещал им такие вольности.
Тетя Мара оказалась человеком необыкновенно живым, деятельно-изобретательным, самоироничным, неприхотливым, не унывающим ни при каких обстоятельствах. Они сразу очень сблизились с мамой, а после возвращения папы с фронта – и с ним. Что касается меня, то я очень благодарна судьбе за то, что тетя Мара буквально украсила собой мое детство и отрочество, в частности приобщив меня к театральным спектаклям и постановкам, а также ко множеству ремесленных поделок разного рода.
