Мои надежды съездить в Оснабрюк потерпели решительное фиаско. Врач не рекомендует мне ехать. Но несмотря на это, я все же полностью не отказался от этой идеи. Хорошо было бы повидаться в конце лета.
Прими благодарность и приветы от своего
старого друга
Эриха.
Гансу Хабе
Рим, 29.02.1968 (четверг)
[Шапка письма: Эрих Мария Ремарк, Порто-Ронко, Аскона]
Рим, отель «Де ла Вилле»
29 февраля 1968 года
Мой дорогой Ганс!
Мне вдруг пришли в голову твои слова, сказанные во время прощания, — о том, что к моему семидесятилетию что-нибудь придумают. Тогда виды на семидесятилетие скрадывались тенью шестьдесят седьмого года, но сейчас меня теснят пугающие воспоминания. Последнее laudatio, сборище славословящих, результат нажима знакомых, в котором заставили принять участие и меня, было созвано в честь Кортнера*. С тех пор я опасаюсь, что с ним может произойти худшее! Предпоследнее празднество было в честь Витча*; и он вскоре после него умер (в шестьдесят лет!). Тему такого «альманаха» можно вынести на обложку «Тайма» в виде the kiss of Death [12]. Если ты вдруг услышишь, что кто-то вынашивает подобные планы относительно меня, то прошу тебя, сделай все, что в твоих силах, чтобы это никогда не произошло. Конечно, все это делается с лучшими намерениями, но мне это решительно не нравится. Мне хочется, чтобы все прошло по возможности мирно, пусть это будет обед с вами, неспешный разговор за бутылкой вина — и баста! Когда что-то пишут в газетах, то это профессиональный долг, и мы, ты и я, привыкли принимать это за чистую монету. Но это собрание хвалебных речей (которые Кортнер и Витч даже печатали) — поистине знамения смерти. Так далеко заходить не стоит. Потом никто не пишет ничего разумного, и все это лишь ускоряет конец. Кто же захочет иметь такой некролог, если он уверен, что лучшее произведение еще впереди!
Помимо того, мы очень скучаем* по вам! Я работаю каждый день, не запоем, но планомерно. К сожалению, мне кажется (как обычно), что первый вариант лучше второго, над которым я сейчас как раз и работаю*. Это создает, как ты знаешь, необходимый конфликт, который, правда, трудно переживать. В Пинчио цветут мимозы, над Ватиканом висит узкий серп луны, терраса, плывущая над городом, полна синих теней, а мы готовимся к обеду со стейком по-флорентийски. Я купил маленький венецианский комод (коммодино), очень милое рококо, и никто из нас не знает, куда мы поставим его в нашем и без того заставленном мебелью доме. Вместе с другим комодом, этот, словно спутник, будет путешествовать по Италии. Ах, как было бы хорошо сесть сейчас рядом с тобой и выпить бутылочку «фраскати»!
