– Я просто существовала, и всё, – рассказывает она, – а где, как и с кем – в точности не знала. Когда не соотносишь себя с прошлым или будущим, перспектива искажается. Моя вовлеченность едва теплилась (Лин произносит английское слово «вовлеченность» – involvement), если вы понимаете, о чем я. И мне верится, что это точная формулировка. Понимаете?
Формулировка «едва теплилась» кажется мне очень точной, и впоследствии, описывая этот этап жизни Лин, я еще не раз к ней прибегну. Я слушаю ее рассказ о том, что она чувствовала в Эйсселмонде, в других местах, и начинаю лучше понимать ее. Никогда еще я так отчетливо не понимал, что человека создают прожитые им годы.
Следующие несколько дней я езжу по Нидерландам, посещаю архивы и места, связанные с детством Лин. В Нидерландском институте изучения войны, Холокоста и геноцида вокруг меня приглушенно переговариваются ученые и прилежные аспиранты. Из сада во внутреннем дворике сочится серый свет. А я получаю лично в руки учетную карточку деда. На ней записано, что он был заключенным в Вюгте. Его отправили туда после облавы, которую помнит Лин. Безобидный клочок желтой бумаги, вверху которого неровно напечатано его имя (у деда с моим отцом одинаковые имена и даты дня рождения совпадают).
Вюгт – единственный в Нидерландах концлагерь СС – был построен в 1943 году силами его же узников. За рвом и оградой из колючей проволоки стояли тюремные виселицы, где казнили пятьсот человек, выбранных произвольно. Другие умирали от удушья в битком набитых бараках; узников постоянно травили собаками, заставляли носить деревянные башмаки с гвоздями внутри, до крови ранившими ноги. Лагерь также использовался как перевалочный пункт для более чем тысячи еврейских детей. Держа в руках желтую учетную карточку, я спрашиваю себя, видел ли их мой дедушка и думал ли он о Лин.
В институтском архиве хранятся и другие документы, так или иначе связанные с историей Лин, например, письмо дордрехтского врача, напечатанное на его бланке в 1941 году. Доктор Кахен объясняет своим пациентам, что его диплом, честно заслуженный почти тридцать лет назад, теперь недействителен и он вынужден просить пациентов перейти к другому врачу – не еврею. Он рекомендует Яна Херому, мужа Тоок, которого называет «человеком с золотым сердцем». Если пациенты переведутся к доктору Хероме, поясняет Кахен, тот будет передавать ему гонорары за их прием и тем самым поможет в эти трудные времена. Возможно, говорится в письме, пациенты знают этого человека с золотым сердцем, потому что тот прославился как герой, спасая раненых под огнем в бою за Дордрехт, год назад, при вторжении немцев.
