– Да так, я думал о цикадах…
– Завтра придет священник. Этого тюремщики нас пока не лишили. Я надеялась, ему позволят прийти во вторник, в день св. Алексия, но наш палач велел ему прийти завтра. Может, удастся узнать что-нибудь о белых. В городе еще должен быть Жильяр[22], священник мог с ним встретиться, чтобы передать записку белым офицерам. Будем надеяться, что батюшка достаточно храбр, ведь на предыдущего нельзя было положиться. Я приготовила план дома и сада, он может пригодиться им, если они пойдут на штурм, не так ли? – Она показала Николаю карандашный набросок расположения комнат в доме, о котором уже говорила прошлой ночью.
Ночью снова было душно. «Как тяжело сегодня спать», – думал Алексей. Особенно громко кричали за забором кошки, хотя весна давно закончилась. Дмитрий, дежурный охранник, не знал, как заставить время двигаться побыстрее, ходил по кухне туда и сюда, выглядывая в распахнутое окно в ночную тьму. До смены ему оставалось полтора часа. Он слышал, как великие княжны шепчутся в своей комнате. Ему казалось, что он узнает голос Марии, самой взрослой из сестер. Кошкам в саду нужно было так много сказать друг другу, что бесполезно было швырять в них камни, как делал Харитонов: они замолкали только на несколько секунд. Привычное крестьянское ухо различало и ночное приквохтывание куриц на соседних дворах, и щенячье тявканье, и утиное кряканье, будто дома, на Украине. Да кошки ли это, чтобы так завывать, или души грешников из преисподней?
Харитонов тщетно старался уснуть. В кошачьих воплях ему слышались голоса умерших, которые просили, требовали от живых не забывать о них; он покрывался гусиной кожей, когда различал в их душераздирающих рыданиях свое имя – Пеееетр Хариииииитооонов…
– Вот, слышишь?
– Да успокойся ты, ненормальный! Неужели ты кошек боишься? – спрашивал его полусонный Трупп, переворачиваясь на другой бок.
Дмитрий слушал голос Марии, прикрыв глаза и привалившись к стене. «Господи, сколько мне еще сидеть здесь, сколько ждать этого недоумка Ивана?..» Ему казалось, Мария знает, что он здесь и специально повышает голос. Когда он сопровождал царскую семью на прогулках, она всегда старалась встать к нему поближе и смотрела на него из-за затылков остальных долгим взглядом, который ему не удавалось вынести. В чем она провинилась, что ее держат под стражей? В чем виноват он сам, что должен караулить ее? В том, что он – солдат, а она – дочь Николая Романова? Он уже просил перевести его на другую службу, ему не нравилось быть тюремщиком, но Юровский и слышать об этом не хотел. «Кроме того, осталось совсем немного, товарищ Дмитрий», – сказал он, завершая разговор и поднимая глаза к окнам второго этажа. «Наверное, их повезут дальше, – подумал тогда Дмитрий, – ведь сбежать отсюда невозможно». Однажды ночью ему приснилось, что в доме, реквизированном у инженера Ипатьева, больше никого нет. Проснувшись от нестерпимой жажды, он бросился искать пленников и остановился: «Что со мной происходит? Не хватало только мне искать их… они у себя и спят; сейчас черед Алексея их караулить…» – и вернулся в постель, выпив залпом стакан воды.
