Теперь их бывший товарищ был свободен, там, среди высоких вековых елей, где чем-то нестерпимо манящим пахнет трава и цветущий кустарник, там, где слышатся крики загадочных животных. Но эта свобода была только свободой потеряться и умереть, неизбежной для всех тех, кто попадал в тайгу без опытного проводника. Все солдаты против воли прислушивались к звукам, доносившимся из леса, будто надеялись среди птичьих пересвистов и ночных звериных шорохов вдруг услышать голос Петра Остова, зовущего товарищей, чтобы вернуться к ним в лагерь.
Больше всего переживали из-за случившегося соседи Остова по палатке номер семьдесят два эскадрона для особых поручений, его товарищи. Федор, с продезинфицированной и забинтованной раной, спасшей жизнь Петру, рассматривал вещи беглеца, его икону и осколок зеркала, который никто больше не будет судорожно искать в рюкзаке по ночам и в который никто не будет так напряженно всматриваться.
– Ты думаешь, он еще вернется? – спросил сосед.
– А зачем? Если у него в голове еще что-то осталось, зачем ему сюда возвращаться?.. – со злостью ответил Федор.
Остальные молчали, опустив головы. Они понимали, что Федор прав.
Ему не читалось, просто не читалось, и все. С двух пополудни белые войска бомбили город. Николаю казалось, что снаряды падают значительно ближе, чем вчера, но он постарался успокоиться и выглядеть таким же ровно-бесстрастным, как обычно, поскольку в комнате появился Юровский – глаза опущены, лицо темнее тучи.
– Я хочу чтобы вы, гражданин Романов, знали: белые отряды обстреливают город который день, но наши хорошо держатся. Как бы ни обернулось дело, ваше положение не изменится, вы последуете за нами. Я пришел сообщить вам, чтобы вы не слишком беспокоились из-за стрельбы, а то мы быстро выбьем у вас из головы кое-какие мысли. Ваши дочери не перестают упрашивать охранников открыть окна из-за жары. Скажите им, чтобы они перестали, скажите, что в этом доме больше не существует окон! – Ударив кулаком по столу, Юровский наклонился ближе к царю, который не двинулся с места, глядя на запотевшие от жары окна. – Окон здесь больше нет, поняли? И не должно быть. Если они откроются, все вы, слышите, Николай Романов, все вы ой как пожалеете об этом! В доме есть еще и подвал, не забывайте об этом!
Что у него за беспокойный голос, у этого отвратительного головореза. Казалось, сегодня что-то мешает ему, всегда бесстрастному, держать себя в руках и использовать свое главное оружие – запугивание: напряженное молчание, долгие, настойчивые, неотвязные взгляды. Значит, красные бойцы уже не владеют ситуацией настолько, насколько хотели бы показать. Повар, который при случае всегда пытался соблазнить вечно голодную охрану каким-нибудь кусочком пожирнее, чтобы вытянуть побольше новостей, похоже, был прав, когда говорил о переменах. Но чем хуже для красных ситуация на фронте, тем сложнее положение тех, кто у них в плену, потому что тюремщики злятся и теряют контроль над собой. Та к что не надо строить радужных планов, в этом Юровский прав.
