– Выше высокопревосходительство, час назад послышался шум из санитарной палатки третьего батальона, но было уже слишком поздно, чтобы остановить его, он уже схватил оружие и патроны. Вчера он сказался больным и обратился к врачу.
А крики все не смолкали:
– Ипсиланти – дьявол! Пустите меня, я хочу домой, я не хочу умирать!
Вокруг уже собралось много солдат, которые следили за развитием событий в полном молчании. Ипсиланти решил, что его достоинство не позволяет ему выслушивать бредовые оскорбления сумасшедшего, пришпорил коня и ускакал. Ему нужно было немедленно принять решение, он не мог оставить безумца кричать, а солдат – слушать. Вопли Остова словно отравляли воздух и оживляли всех призраков, тени которых князь видел теперь слишком ясно над палаточным лагерем в тайге. Они только и ждали сигнала, чтобы отправиться на поиски тех, кто слабее духом, чтобы вселиться в их тела и обрести голос. Князь потребовал к себе командира эскадрона.
– Кто из ваших близко знаком с солдатом?
– Пожалуй, только соседи по палатке.
– Срочно ко мне! Если нам не удастся его успокоить, я дам приказ стрелять.
Через минуту соседи Остова стояли навытяжку перед князем. От страха они лепетали что-то невнятное, и из их бессвязного бормотания невозможно было вычленить ничего полезного. И Ипсиланти был уже готов дать приказ стрелять, как вдруг заметил кровь на руке самого старшего из трех солдат, когда тот отдавал честь.
– Что это? – неожиданно для самого себя поинтересовался князь.
– Да зеркалом Петровым порезался… – ответил тот. И добавил почти про себя, но не настолько тихо, чтобы князь не услышал: – Теперь уж он не будет будить нас, чтобы смотреться в него…
Ипсиланти заставил солдата подробно рассказать о странной привычке соседа и выслушал его с неподвижным взглядом, устремленным в пустоту. Как только тот закончил, князь резко встрепенулся и крикнул Алексею принести из его палатки большое зеркало, то самое, что стояло рядом с портретами царя и царицы, перед которыми рекруты приносили присягу на верность. Через несколько минут овальное зеркало было вынесено и установлено на деревянных подпорках как можно ближе к Остову так, чтобы он мог видеть свое отражение. Ипсиланти старался не попасть на глаза сумасшедшему и следил за происходящим из-за лафета одной из пушек, устроившись таким образом, чтобы при необходимости отмахнуть белой перчаткой последний, непоправимый приказ Карелю.
Увидев, что между ним и сгрудившимися в толпу однополчанами появилась зеркальная преграда и его больше не держат и не преследуют, Остов опустил ружье, оставаясь, однако, наготове, чтобы снова подхватить его на плечо. Охваченный любопытством, он сделал несколько шагов вперед и оказался прямо перед зеркалом, в котором двигалось его собственное отражение, чуть-чуть под наклоном к земле, на фоне деревьев. Он никогда не видел такого большого зеркала, ему всегда приходилось рассматривать свое лицо по частям в зеркальце размером с ладонь. Теперь он понял, как выглядит во весь рост, и это открытие одновременно и пугало, и притягивало его, будто в серебристом овале жил какой-то совершенно незнакомый ему человек.
