«Харчевня двух ведьм» Конрада — увлекательная художественная вылазка в европейскую историю, по в придачу еще и исследование слепого ужаса, помрачающего рассудок, — одно из самых впечатляющих в английской литературе — и гротеск на тему несоразмерности цели и средств, и притча о жестокости тупой алчности, и размышление о сцеплении причин и следствий, именуемом случайностью, и пророческое (новелла написана в 1913 г.) видение близкой бойни первой мировой войны: «Древнее как мир дьявольское искусство хитроумных изобретений живо и поныне. Взять хотя бы телефон, отнимающий последние крохи душевного покоя, или пулеметы, в мгновение ока лишающие жизни. У любой подслеповатой ведьмы сегодня хватит сил нажать на спуск и, не теряя времени даром, уложить сотню двадцатилетних мужчин».
Блистательный Киплинг приподымает завесу таинственного и мистического, за которой сокрыта от европейца потаенная Индия, чтобы приобщить читателя к чужой самобытной культуре с ее системой святынь и понятиями о низменном, недоступными поверхностному любопытствующему взгляду; но поистине необычная прогулка его героя приводит последнего к философским откровениям о достоинстве и слабости человеческой, о путях жизни и смерти, о различии между свободой и несвободой. Метафизическая эта проблематика, однако, впрямую сопрягается с социальной реальностью «жемчужины Британской короны», как порой образно именовали Индию, через характер бывшего правительственного чиновника из местных, Ганга Даса, олицетворяющего британский снобизм (смесь заискивания перед высшим начальством с презрением к подчиненным), пересаженный на колониальную почву. Фигура выморочна, карикатурна и в то же время по-своему трагична, отмечена печатью порабощенного духа.
Незамысловатая, казалось бы, хроника духовно-телесного возрождения усталой женщины и маленького мальчика под лучами средиземноморского солнца — рассказ Д. Г. Лоуренса — постепенно обнаруживает несколько глубинных слоев. Новелла начинается как художественная иллюстрация к заветной и весьма спорной концепции автора об извечном поединке мужского и женского начала: «А в жизни обоих силовые заряды — его и ее — были враждебны. Подобно двум работающим вразнобой двигателям, они разносили друг друга вдрызг». Но тонкая пластика рисунка в передаче самодовлеющей и раскованной жизни человеческого тела, этого вместилища души, переводит рассказ в иное измерение и превращает в многоступенчатую сюжетную метафору единства всего живого. Дом человека — вселенная, камин в этом доме — Солнце, а падежный фундамент — Земля, материнское лоно, жизнетворящая тьма. Писатель находит удивительные образы, по-земному плотные и весомые и одновременно изысканно витиеватые, прихотливые, барочные, чтобы донести до читателя свое восприятие вечно длящейся мистерии мироздания, в котором каждой вещи определено достойное место. Кипарис, допустим, не просто дерево и не простое дерево: «Он стоял, словно страж, обозревающий море, или низкая серебристая свеча, чье громадное пламя темнело на фоне света: то земля возносила ввысь гордое пламя своего мрака». Нравственный идеал Лоуренс упрямо искал в воссоединении человека и мира, в возврате к гармоничному существованию в природной среде. Сегодня, в эпоху НТР и экологических кризисов, этому идеалу при всем его наивном руссоизме нельзя отказать в привлекательности, как не откажешь и самому писателю в последовательности, с какой он клеймил хищную, алчную цивилизацию, разоряющую землю, уродующую тела и души, оскверняющую чистые истоки жизни. «Личико его очистится от напряжения, порожденного цивилизацией», — сказано в новелле о ребенке, и этим сказано все.
