— Ничего, отец, если накроет, смерть легкая будет!
...Теперь, лежа на диване в штабе, истекая кровью, теряя сознание от боли, подумал: «Нет, как видно, на легкую смерть рассчитывать не приходится. Война кровь любит».
Прибежал пожилой перепуганный врач Петров. Не думал он, что ему доверят оказывать помощь раненому советскому генералу.
Осмотрел рану. Высказал предположение, что осколок пробил легкое и, возможно, задел позвоночник. Нужна срочная операция.
Пока Петров делал перевязку, прибыл армейский хирург. Решение гражданского врача подтвердил: немедленно в армейский госпиталь, в Козельск.
Из Козельска тяжелораненого командарма на самолете отправили в Москву.
Госпиталь, куда поместили на лечение Рокоссовского, обосновался в просторных корпусах Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Константина Константиновича внимательно осмотрели ученые медики. Определили: ранение тяжелое — пробито легкое, осколок застрял у позвоночника.
Как быть? Оперировать или нет? Конечно, лучше удалить инородное тело, как деликатно назвали хирурги кусок немецкого железа. Но операция на позвоночнике... жизненно важные центры... возможны осложнения...
Мнения разделились. Решили посоветоваться с раненым.
Рокоссовский усмехнулся:
— Говорят, организму человека нужно железо.
— Да, но не в таком виде. Не такое железо.
— Ну это уже детали. Пусть осколок остается.
Так и решили: оставили осколок в его теле. Но Рокоссовского врачи предупредили:
— Теперь перед вами, дорогой Константин Константинович, одно боевое задание: выздоравливать. Ни о чем другом не думайте, никаких волнений и переживаний. Главное — спокойствие, бодрость духа, пунктуальное выполнение всех предписаний врачей.
...А к Москве уже приближалась весна. С каждым днем за окном палаты оживал прекрасный старый парк. Пионеры со строгими и взволнованными лицами на цыпочках входили к нему в палату и ставили на столик в стеклянной баночке первые живые, бог весть где раздобытые, цветы.
Приходили товарищи, оказавшиеся в Москве проездом с фронта на фронт или возвращавшиеся из госпиталей и служебных командировок. Шли письма из его армии: друзья и соратники желали скорого выздоровления, делились фронтовыми новостями.
Вместе с весной пришла радость: наконец-то нашлась семья. Юлия и Ада, эвакуированные в начале войны из прифронтовой полосы, попали, оказывается, в Казахстан, потом в Новосибирск. Хлебнули и они лиха: попутные машины, переполненные теплушки, сухари да станционный кипяток... Беженцы!
