...Быстро проходила короткая июньская ночь. О многом хотелось им поговорить, многое вспомнить. О встречах в Монголии, о молодых годах в Забайкалье... Но разговор помимо воли то и дело возвращался к нынешним событиям на границе, к войне, которая уже стояла у порога.
Гость рассказывал:
— На пограничные с нами станции — Белгорат, Ярослав, Дынув — почти ежедневно прибывают немецкие воинские эшелоны. Везут танки, орудия, пехоту. Доставляют горючее. Из Варшавы пришло достоверное сообщение. Там немцы закрыли весной все высшие учебные заведения, в аудиториях и лабораториях расставили больничные койки. На улицах Варшавы теперь часто встречаются сестры Красного Креста. К тому же повсеместно в восточных районах Польши гитлеровцы мобилизуют транспорт у местного населения.
— Готовятся основательно, — покачал головой Рокоссовский.
— Куда уж основательней! Немецкие офицеры свои семьи отправляют в Германию. Говорят, в середине мая сам Гитлер приезжал в Варшаву, инспектировал войска.
— Горько подумать: Гитлер в Варшаве!
— А сколько сейчас задерживают наши ребята нарушителей границы! Немцы забрасывают на нашу территорию своих агентов, снабженных портативными приемочно-передающими радиостанциями, оружием.
— Что же вы делаете?
— Вызываем обычно представителя Германии по пограничным делам, он обещает принять меры... и все остается по старому.
— Черт знает что! — возмутился Рокоссовский. — Крепкие у вас нервы. Я бы, кажется, не выдержал.
...Уже давно минула полночь, и Николай стал прощаться: утром должен быть в Житомире.
Рокоссовский вышел проводить гостя. Тихая звездная ночь околдовала землю. Темные домишки спящего провинциального городка казались необитаемыми. Нежный аромат цветущей сирени говорил о мире и благополучии.
Стояли молча. Курили. Когда-то доведется увидеться?
— Выходит, Константин Константинович, быть войне? — словно еще надеясь услышать отрицательный ответ, спросил Николай.
— Фашизм — наш враг. Лютый, смертельный. Нет сомнений, готовятся они к нападению на нашу страну. Что остается нам делать? Воевать!
Замолчали. В темной спокойной вышине мирно мерцали крупные голубоватые звезды.
Николай вдруг проговорил:
— Знаешь, Константин Константинович, мы с тобой уже лет двадцать знакомы, а ни разу не целовались. Давай, дорогой, поцелуемся!
Обнялись.
— Ну, будь здоров!
— Будь и ты благополучен. Сто лет!
Зашумел мотор, и автомашина, поводя фарами, ушла в темноту.
Рокоссовский стоял на крыльце. Спать не хотелось. В голову лезли беспокойные мысли.
