Субординация — это воинское послушание, система служебного подчинения младших старшим. Без строгой субординации невозможны воинская дисциплина и воинский порядок.
Но означает ли субординация, что младший должен лишь «есть глазами начальство», твердить бездумно: «Так точно!», «Слушаюсь!» — смотреть вопросительно: «Как прикажете?»?
Константин Константинович Рокоссовский был солдатом в самом высоком и благородном значении этого слова и первейшим своим долгом считал соблюдение строжайшей дисциплины, воинского порядка, субординации.
Но вместе с тем он полагал для себя обязательным отстаивать свою точку зрения, высказывать не те соображения, которые угодны начальству, но те, которые он считал правильными. Будет приказ — он подчинится, но, пока решается вопрос, он высказывает свое мнение без оглядки на то, нравится или не нравится оно вышестоящему начальству.
Константин Константинович Рокоссовский рассказывал:
— Когда в Ставке окончательно отрабатывался план «Багратион», я мотивированно доложил свои соображения.
К сожалению, Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин, заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков и другие члены Ставки не согласились с моим мнением.
Я же отстаивал свою точку зрения. Дело прошлое, скажу только, что было нелегко.
Сталин, явно недовольный моей несговорчивостью, предложил:
— Пройдите в соседнюю комнату и обдумайте ваше предложение.
Пришлось удалиться и еще раз все взвесить, прикинуть, проверить...
Когда меня снова вызвали на заседание Ставки, Сталин, сдерживая раздражение, спросил:
— Ну как?
Все, кто был в кабинете, выжидающе смотрели на меня. Дескать, пора бы уже и согласиться с мнением Сталина, с мнением большинства.
Я спокойно сказал:
— Нет, я все снова обдумал и остаюсь на прежней точке зрения.
Сталин кивнул головой в сторону двери:
— Ну что ж, отправляйтесь туда и еще раз подумайте.
Провожаемый недоуменными взглядами присутствующих, я вышел и снова склонился над расчетами. Это было не упрямство или неразумная амбиция. Просто я был убежден в своей правоте и не мог ее не отстаивать.
А может быть, лучше отступить? В самом деле: зачем спор? Пойду и скажу, что я ошибся, не прав, соглашусь с мнением Сталина и других членов Ставки, и все будет хорошо, все будут довольны: «Уломали наконец настойчивого командующего фронтом».
Но мне на миг представился огромный, почти тысячекилометровый, проходящий по лесам и болотам Белорусский фронт, десятки тысяч солдат, которых я пошлю в бой, может быть, на смерть... Нет, не могу я отступить, отказаться от того, в чем уверен.
