«Годы приносят опыт. Годы приносят старость», — прочитал Мироненко однажды в какой-то книжке, и слова эти запомнились. Весна принесла глухие боли в крестце. Как перед дождем — так ноет поясница неотступно. В первый раз это случилось во время разговора с молодым специалистом Карповым.
А дочка зачастила в спортзал «Спартака» — баскетбол, тренировки, встречи, блеск в глазах: мы им дали прикурить! Фу ты — «дали прикурить»…
На посевную со стройки возьмут сотни три рабочих — как выполнять план? В горкоме жмут: темпы! Давай, наращивай темпы!
И бед у людей с приходом весны не поубавилось: рушатся подмываемые вешними водами землянки, протекают бараки, тощими стали продовольственные карточки. Все это в парткоме собирается, как в фокусе.
Откровенно говоря, Мироненко казалось, что Карпов должен зайти в партком снова. На худой конец, хотя бы за откреплением с партийного учета. Он не появлялся. Тревога, оставшаяся после беседы с ним, не гасла. Ведь в самом деле на Степном трудная обстановка. «Ничего, надо ухватиться за основное звено, — успокаивал себя Мироненко, — и вытащить всю цепь. Основное звено — это завод».
Карпов тем временем писал заявления. Напишет и носит в кармане день, а вечером порвет: не те выражения, злости мало, одна горечь. Потом решился, пришел в приемную начальника стройуправления, положил заявление на секретарский стол и поспешно ретировался. Хорошо, что приемная была пуста. Не хотелось вопросов и осуждающих взглядов. Что-то тягостное, дезертирское ощущал Карпов в своем поступке. Проходя мимо парткома, он подумал: «Сюда я больше не ходок».
На Степном у своих домов встретил Семкина.
— Платон Петрович в контору требует, — сказал тот.
Хазаров был в хорошем расположении духа. Он посмеивался и шутил. Ни капли не смущаясь, заявил, что добился согласия стройуправления дать силовую электропроводку к растворомешалкам, и приказал Карпову командовать их запуском.
Карпов был озадачен. Он хотел отказаться, но смолчал.
Вечером домой принесли сразу две телеграммы, обе — из Ленинграда. Ася звала возвращаться, мама сообщала о выезде к нему… Карпов смотрел на телеграммы с испугом.
Вот кончится война… Вот закончу институт… Последующее время неизменно рисовалось в сиянии и сверкании, в предчувствии счастья, в радостях большой любви и захватывающей дух работы, в неизбежно грядущем успехе. А жизнь взяла да и завернула куда-то в закоулок.
Первым ощущением был протест. Обратный путь к Асе заказан. Потом промелькнула жалость к ней и к себе: зачем давить любовь? Не справедливее ли дать ей свободу — пусть ведет, куда хочет!
