— Воля моя. Вы все на свете перепутали, юный строитель! — кричал начальник. — У нас мелкие объекты! Овчинка выделки не стоит. Механизация — не самоцель. Мне рентабельность нужна! Да и силовой электропроводки на поселке нет.
Карпов махнул рукой и вышел. Даже на улицу доносился могучий бас разбушевавшегося Хазарова.
«Пожалуй, перехватил на первый раз, — размышлял, остывая, Карпов. — Хазаров знает и верит. Он чувствует, что и как надо. Уж лучше этот крутой кипяток, чем кислая правильность Мироненко».
Возвращаясь на стройку, Карпов увидел возле одного из домов с лавой стороны улицы фанерный щит, прибитый к двум свежеоструганным кольям. На щите крупно было (написано обязательство бригады каменщиков Костюка. Внизу приписка: вызываем бригаду Егорова.
«Рука Березова, профорга. Выстрел в белый свет. Требуют соревнования — вот оно, пожалуйста, — с холодной иронией подумал Карпов. — Форма торжествует»…
Костюк работал на кладке. Ветер путался в черных густых волосах, этого очень смуглого, высокого человека. Временами Костюк резким поворотом головы откидывал волосы, продолжая безостановочно укладывать шлакобетонные камни.
В чертах Костюка было что-то неуловимо восточное. Должно быть, такое впечатление создавали глаза — черные, мрачноватые. Лет ему, вероятно, около тридцати.
— Не скучаете? — спросил Карпов, кивая, как старому знакомому, превозмогая свое скверное настроение. — На Степном не скучно?
Костюк пожал плечами:
— С завода сюда перевели. Какая разница — где работать.
Карпов глазами указал на фанерный щит.
— Это Березов за нас сочинил, — сказал Костюк равнодушно.
Он поднял камень, словно любуясь им. Часть камня, косо срезанная падающим из-за плеча каменщика солнечным лучом, слегка голубела, а другая была темно-серой, матовой. Точно рассчитанным, коротким движением он положил на стенку шлакоблок и слегка придавил его сверху. Потом посмотрел на Карпова.
«Рисуется? — подумал тот. — А ловок. Хазаровской, видать, хватки человек».
Апрельская пора. Островерхие травины, проткнувшиеся из земли. Треснувшие тополевые почки. Лужи, пленившие солнце. Скворцы, приветствующие родину радостными кликами…
Весной Мироненко чувствовал себя немножко деревенским. Ведь и травины, и почки, и лужи, и скворцы приходят из детства, из степного села, от одинокой березы возле хаты-мазанки, от дуплянки для птиц, водруженной на самой макушке той березы. Они приходят каждый год. Даже на фронте приходили. В апреле сорок пятого на Дунае дуплянка снилась.
