Расэк хотел принять душ ещё вчера, после разговора со следователем Лушгрулом, гид показал, как занять электронную очередь и предложил пока отдохнуть. Расэк на минуту закрыл глаза, а когда проснулся, в окно уже заглядывали оба солнца. Зато душ оказался свободен, и теперь Расэк с наслаждением подставлял лицо под водяные струи, сонливость уходила, а мысли упрямо возвращались к устройству. Кто его изобрёл? Зачем? И как о нём узнал искусственный разум? Хотя с последним вопросом было более-менее понятно. Любой школьник на Ирбуге понимал: у Торнора повсюду имеются глаза и уши.
Кто-то шпионил для него из алчности, рассчитывая на ответную услугу. Кто-то, как Расэк, соглашался сотрудничать от безысходности, понимая, что помощь Торнора – последняя надежда. Находились и те, кто по глупости подпитывал его информацией, пронося на себе микроскопические жучки. Ирбужцы не просто так придумали зоны карантина. Сколько раз они находили устройства, которые шпионы Торнора проносили на планету! Можно только гадать, сколько жучков осталось незамеченными. Ирбужцы изо всех сил держали оборону, но как бороться с тем, кто способен предусмотреть всё на свете?
Так что Расэк не удивлялся, что Торнор знал об устройстве. Он поначалу даже думал, что искусственный разум сам его изобрёл, но стоило пораскинуть мозгами, и становилось ясно – Торнор, скорее всего, просто воспользовался подвернувшейся возможностью, а Расэк добровольно ему помог.
Он изо всех сил старался убедить себя, что родная планета не оставила ему выбора. На одной чаше весов находились закон и возможный арест, на другой – жизнь мамы. Выбор казался очевидным, вот только почему Расэк до сих пор чувствовал вину? Почему снова и снова прокручивал в голове события последних дней, пытаясь отыскать момент, когда всё могло сложиться иначе?
Он выключил воду, постоял несколько секунд, давая каплям стечь, и потянулся к полотенцу. Ткань была грубой и влажной. Похоже, всё на этой планете создавалось в противовес Ирбугу: низкие потолки, общественные души, крошечные комнаты, неудобные кровати, а теперь ещё и влажные полотенца. Но хоть зеркало имелось – большое, во весь рост, и, странное дело, незапотевающее от водяного пара.
Расэк взлохматил волосы, тщетно пытаясь придать прическе форму. Однако пряди упрямо торчали в разные стороны. «Видела бы меня сейчас Алиса, такой повод для её подколов пропадает». Она любила подшучивать над его прической, Расэк объяснял, что волосы топорщатся потому, что так задумывалось изначально, и на Ирбуге подобные стрижки в моде, но Алису это лишь раззадоривало: «Как поживает мой лохматый сыщик?» – писала она, заставляя его улыбаться. «Во-первых, не лохматый, – отвечал Расэк, – а во-вторых, бывший сыщик. Но ты права, твой».
