Избавлю вас от всевозможных романтических фантазий, при помощи которых я надеялся выйти из положения: я играл в эти игры только из добросовестности, желая убедиться, что испробовал все. Решение пришло само собой: я провинился перед Элианой и должен расплатиться за свою ошибку. Я оставлю ей покаянное письмо с признанием во всех своих грехах и уеду с Мириам. Через несколько недель или месяцев я расстанусь с Мириам. Останусь один, потеряв все на свете. По сути, мне оставалось только смириться со своим несчастьем. Но этого-то я и не мог! Против этого восставало все мое существо. Если уж быть совсем откровенным, я понимал, что больше всего на свете не хочу никаких перемен. Я напоминал себе бычка, которого гонят палкой к вагону, а он с налившимися кровью глазами, уперевшись до дрожи в ногах, не двигается с места. Но к утру я смирился с переменой. И когда на рассвете на ватных ногах я подошел к окну и распахнул его, то на раскинувшиеся луга взирал совершенно равнодушно: я уже был чужаком. Я был измотан до крайности, но мне показалось, что я вышел из положения все-таки по-мужски.
Элиана проснулась. Она повернула ко мне свое лицо с выпуклым лбом и заострившимся носом.
— Как рано ты встал! — прошептала она.
Я взял ее руки, они были горячими.
— Плохо себя чувствуешь?
— Нет. Кризис миновал.
Я наклонился к ней и поцеловал ее искренне, горячо, от всего сердца. Я понимаю, что злоупотребляю вашим терпением, копаясь — впрочем, без всякого удовольствия — в своих чувствах, угрызениях совести, раскаяниях. Поверьте, что и на меня это действует угнетающе. Но сказать об этой живой, настоящей нежности мне приятно: она принадлежала Элиане, такой у меня никогда не было к Мириам. Все утро я со смиренной радостью неофита занимался домашними делами. Разослал в газеты объявление о перерыве в работе и стал обдумывать письмо-исповедь, которое оставлю Элиане. Кстати, из этого письма и родилось то, что вы сейчас читаете. Занимаясь делами в доме, я время от времени поглядывал на дорогу. Вот показался утренний автобус. Из-за крутых поворотов при выезде из Гуа он ехал медленно, и я узнал силуэт сидевшей позади шофера Мириам. Она ехала в Париж. Все очень реально — ее поездка, самолет, Мадагаскар. Я прекрасно знал, что все это реально, но почему-то должен был беспрестанно себе это повторять. К двенадцати пришел Малле. После десятиминутного осмотра покачал головой и сказал:
— Недурно! Совсем недурно! Вы неординарный больной, госпожа Рашель! Но продолжим наш режим — питание наилегчайшее и отдых.
