Последний аргумент поколебал мою уверенность.
— Попробуй относиться к ней как к животному, а не как к человеку, и все будет в порядке!
— Дикое животное — всегда личность, — прошептала Мириам. — Я уронила себя в ее глазах.
Слова Мириам прозвучали для меня откровением — так прямо она никогда еще не говорила. Все мои подозрения вмиг превратились в уверенность. Ньетэ ее укусила — она убирает Ньетэ! Элиана оскорбляет ее самим фактом своего существования, тем, что стоит между нами, — значит, она должна исчезнуть! А я должен быть ее покорным орудием. А если выйду из повиновения, то меня ждет судьба несчастного Хеллера. Почему бы нет?
Мириам внимательно смотрела на меня. В ее власти было проникнуть в меня, будто тень, так почему бы ей не проникнуть в мой мозг, в мои мысли и понять, что она стала для меня чужой? Именно сейчас я понял это. Даже воспоминание о нашей близости не имело больше значения. Я стараюсь как можно точнее передать свои ощущения, это очень важно для дальнейших событий, но, поверьте, это не легко. Если хотите, я начал отходить от Мириам, потому что ее ревность, ее гордыня, бесцеремонность, с которой она обходилась с моей независимостью, делали невозможной искреннюю нежность, но вместе с тем она оставалась желанной женщиной, человеческим существом. Однако с минуты, когда я должен был признать, что она способна пускать в ход какие-то таинственные и отвратительные силы, она перестала быть для меня даже человеческим существом. Она сделалась другой. Между нами вдруг не стало ничего общего. Как нет общего между человеком и, например, змеей. И если бы речь не шла о жизни Элианы, я бы сбежал — что я тогда думал, то и говорю — и никогда больше не заглянул бы туда, словно место это стало проклятым. Я снова говорю непонятно, я это чувствую. Но что поделаешь? Вы должны знать, что я чувствовал, даже если чувства мои покажутся вам необычными, чрезмерными, неестественными. В моем страхе было что-то священное, какой-то священный ужас, какой наверняка переживали, столкнувшись с чем-то из ряда вон выходящим, с каким слушали в древности странников, повествующих о циклопах и чудищах. Конечно, я преувеличиваю! Но тем не менее думаю, что природу своего страха я определил правильно. И Мириам, такая, какой я ее видел, — лежащая на кровати с печатью страдания на лице — наводила на меня страх.
— Подождем немного, — предложил я. — Ньетэ заперта в прачечной. Вреда она причинить никому не может.
