— Да нет, ты просто сердишься оттого, что я не приходил… Но я не мог встать с кровати. Ты же видишь, у меня шрам, так какого черта!
— Что ж, неплохой предлог.
— Пусть предлог, и я нарочно бросился под грузовик.
— И все-таки скажи мне, Франсуа, что удерживает тебя возле твоей жены, раз ты сказал мне, что ее не любишь? Ты ведь мне сам сказал. Так или нет?
— Так.
— И сказал правду?
Я ни секунды не колебался.
— Правду.
Мириам не продолжала — она ждала ответа на уже заданный вопрос. Тишина становилась непереносимой. Говорить должен был я, я должен был проявить инициативу. Каждая секунда тишины служила лишним подтверждением моего малодушия.
— Сейчас ты взглянешь на часы, — сказала она наконец. — Встанешь и будешь вздыхать, словно уезжать тебе грустно. Но уедешь ты с такой скоростью, словно боишься подхватить дурную болезнь. И когда окажешься дома, будешь на меня злиться… за все! Вы все одинаковые. Уезжай, Франсуа, голубчик! С Ньетэ я сама разберусь.
Она меня прогоняла. И мне вдруг захотелось обидеть ее, ударить, но больше всего я негодовал на себя, мне невмоготу была моя странная расслабленность, какой-то паралич души, который делал меня фальшивым и упрямым. Я и сам все видел, и меня от себя тошнило. Я постарался казаться непринужденным — встал и чуть было не вздохнул, как предсказывала Мириам. Проходя мимо нее, дружески потрепал по плечу.
— К завтрашнему дню все наладится, — пообещал я.
Голос у меня был глупый. И я сам был глуп. Мужлан, которому только и ухаживать что за коровами.
На крыльце меня остановила Ронга.
— Что нужно сделать для Ньетэ?
— Спросите у хозяйки! — взорвался я. — Она найдет какую-нибудь песенку, чтобы ее вылечить.
Я хлопнул калиткой и пустился в сторону Гуа — я был вне себя, руки у меня дрожали. На этот раз все и впрямь было кончено. И от злобы я был просто болен. Вечером, проработав целый день, я вернулся домой в том же злобном и болезненном состоянии. Впервые я отшвырнул Тома ударом ноги, как только он, обнюхав меня, заворчал. Все книги, что загромождали мой стол, я забросил на верхнюю полку шкафа. Хватит! Я сыт по горло! На секунду я даже подумал, что хорошо бы уехать отсюда куда подальше и поселиться на другом конце Франции. Шум моря действовал на меня угнетающе. Я принял две таблетки снотворного и заснул как бревно. На другой день я уже не злился, вместо мыслей в голове был ватный туман. Я был здесь и не здесь — ослабевший, опустошенный, как человек, который долго-долго плакал. Я принял несколько пациентов, нескольких навестил все в том же состоянии прострации. Я не думал о Мириам, но мелодия, которую она пела, вдруг начинала звучать во мне». «Мундиа мул'а Катема.» Непонятные слова убаюкивали мою тоску, становились для нее неотвязным рефреном, и стоило им притихнуть или затеряться, как я начинал тревожиться». Я боялся, что я их потерял… Но нет… Они возвращались… «Мундиа мул'а Катема». Никогда еще трясина не была так зелена, так неоглядна и не блестела так на солнце. Я увязал в ней всеми своими печенками. Но может быть, благодаря ей я и выздоровею со временем?
