— Скорее в постель. Сейчас не время нежничать, — проворчал доктор. — Давайте я вам помогу.
Я взял Элиану на руки. Она была как ледышка. У меня было такое чувство, будто я несу свой грех. Я говорю «грех» за неимением лучшего слова. Я никогда не был особенно набожным. Но в этом происшествии я увидел знамение, нечто вроде предупреждения. Случилось бы это, если бы я не познакомился с Мириам? Мысль, конечно, бредовая. Но я был просто болен от жалости, от угрызений совести — до такой степени, что на лестнице поклялся покончить с собой, если Элиана умрет.
Правда, я знал, что она вне опасности. Но это не мешало моим мыслям вертеться вокруг моей собственной смерти. Вероятно, таким образом я старался усугубить свои страдания и тем самым поставить себя на одну доску с Элианой; чем несчастней я буду выглядеть в ее глазах, тем увереннее во мне она будет. Я спрашиваю себя, уж не стремился ли я с лицемерием педанта принять последние меры предосторожности. Впрочем, не исключено, что мне это только теперь так представляется. Я уложил Элиану; Малле тем временем готовил шприц и ампулы. Я не сумел бы перечислить людей, которые по-прежнему толклись на первом этаже. Забыл я и то, что говорил им позднее. Я сам вижу, что мое повествование сбивчиво, непоследовательно — теперь, когда все уже свершилось, я мог бы заполнить пробелы в нем, вернуть событиям их статус заурядных происшествий. Но я предпочитаю, раскрывая их, раскрывать себя — ведь это во мне они приобрели свой истинный размах. До сих пор моя любовь к Мириам была лишь захватывающей игрой. Начиная с этого вечера я узнал, что она таинственным образом стала чем-то большим, чем игра. Эти мысли и переживания поглощали меня целиком, пока я дежурил у изголовья Элианы. Доктор уехал. Элиана спала. Я бесшумно расхаживал по комнате, время от времени поглядывая на Элиану. Живя с ней уже долгие годы, я, оказывается, никогда по-настоящему не видел ее. Сейчас она с немного пугающим спокойствием отдыхала, вытянув руки на одеяле ладонями вниз, и была исполнена невероятного достоинства. Я отметил энергичный рисунок ее рта и прорезавшую ее лоб складку озабоченности. Она не обладала ни красотой, ни элегантностью Мириам. Такая, какой она была — одновременно чистая и упорная, — она внушала мне бесконечное уважение. Она — моя жена. Я чуть было не потерял свою жену. Мириам украшает мою жизнь, но Элиана — сама суть моей жизни. До наступления утра я мусолил эти унылые истины, которые подавляли меня своей железобетонной очевидностью. В конце концов я сел в кресло у постели и провалился в сон. Проснувшись, я увидел, что Элиана, опершись на локоть, смотрит на меня. Я вскочил.
