Мы уже поняли, что экспериментаторы отдают предпочтение собственному биологическому виду, проводя эксперименты на животных других видов с целями, которые, по их мнению, не оправдывают использование людей, даже с тяжелыми поражениями мозга. Этот принцип указывает нам на возможный ответ. Поскольку видистские предрассудки, как и расистские, не оправдываются ничем, то эксперимент не может считаться оправданным, если он не настолько важен, чтобы его можно было провести и на людях с пораженным мозгом.
Этот принцип не предполагает полного запрета опытов. Я не считаю, что эксперименты на людях с необратимым поражением мозга нельзя оправдать ни при каких обстоятельствах. Если бы действительно было возможно спасти несколько жизней, проведя эксперимент, который отнимет лишь одну жизнь, и при этом не существовало бы других способов спасения, то провести такой эксперимент было бы необходимо. Но подобные случаи чрезвычайно редки. И этому условию совершенно точно не соответствуют эксперименты, описанные выше в этой главе. Разумеется, как и в случае с любыми разграничениями, здесь могут быть промежуточные ситуации, когда трудно определить, можно ли оправдать конкретный эксперимент. Но сейчас нас не должны отвлекать такие соображения. Как показано в этой главе, сегодня положение дел таково, что невероятные страдания причиняются миллионам животных, и любой адекватный наблюдатель признал бы, что поводы для этих страданий явно не соответствуют их масштабам. Когда мы перестанем проводить подобные эксперименты, у нас будет достаточно времени, чтобы решить, как быть с остальными опытами, которые считаются необходимыми для спасения жизней или предотвращения более серьезных страданий.
В США, где отсутствие контроля над экспериментами позволяет проводить опыты, описанные на предыдущих страницах, следует для начала ввести требование, согласно которому ни один эксперимент не может быть проведен без предварительного одобрения комиссией по этике, включающей представителей зоозащитных организаций и уполномоченной отказывать в проведении эксперимента, если она сочтет, что потенциальные выгоды не оправдывают наносимый животным вред. Как мы знаем, подобные системы уже действуют, например, в Австралии и Швеции, и научные сообщества этих стран считают их разумными и справедливыми. Если исходить из этических соображений, изложенных в этой книге, такая система далеко не идеальна. Члены зоозащитных организаций в подобных комиссиях представляют группы с разными взглядами на проблему, но очевидно, что лишь наименее радикальные участники движения получают и принимают приглашения в комиссию по этике. Они и сами могут не считать, что интересы животных других видов достойны равного с интересами человека внимания; или же они могут решить, что им не удастся претворить свои принципы в жизнь при оценке заявок на эксперименты, поскольку они не смогут повлиять на других членов комиссии. В итоге они обычно настаивают на должном рассмотрении альтернатив, стремятся уменьшить боль подопытных животных и требуют четких доказательств того, что возможная польза перевешивает боль и страдания, неизбежные при проведении эксперимента. Сегодня любая комиссия по этике экспериментов на животных почти наверняка будет применять эти стандарты с видистским уклоном, полагая, что страдания животных менее важны, чем потенциальные сопоставимые страдания людей; но как бы то ни было, введение таких стандартов позволит прекратить многие ныне разрешенные болезненные опыты и уменьшит страдания животных в процессе других исследований.
