За стеной, наконец, наступила полная тишина. Эва напряжённо всматривалась в темноту, и, когда дверь в спальню открылась, вскочила и отпрянула к стене, выставив перед собой амулет.
– Это я, – проворчал из потёмок знакомый голос, и Эва обессиленно рухнула на постель. – Успокойся. Всё в порядке. Я его загнал на место.
Эшу вошёл в комнату, прикрыл за собой дверь. Встал у окна, спиной к Эве.
– К-к-кто это был? – стараясь не стучать зубами, спросила она. – Это ведь… это ведь Оба?
– Это её аджогун, – отрывисто ответил Эшу. Он определённо не был расположен к разговорам. Но Эва не собиралась сдаваться. Ей надо было разобраться во всём.
– Эшу, скажи, – кто этот аджогун? Куда ты его загнал?
– Это демон, – сказал он, так и не обернувшись. – У каждого он свой. Ты видела сегодня свою мамашу? Это был её аджогун. То, что жило внутри неё, в её голове, в её ори[32]. То, что живёт в каждом. Я могу его загнать обратно, сюда, – Эшу хлопнул себя по макушке. – Но уничтожить совсем – очень трудно.
– Но почему… почему он… оно… они… вообще… вылезают?! Я ничего такого раньше не видела! И Оба… Она же была нормальная, когда мы приехали! Что вдруг случилось? И как ты его прогнал?
– Ещё бы я его не прогнал! – хмыкнул Эшу – впрочем, не очень уверенно. Он достал из кармана джинсов пачку сигарет. Вытащил одну, медленно размял её в пальцах. Обезьянья физиономия парня была мрачнее некуда.
– Послушай, если ты мне ничего не расскажешь, то я… – решительно начала было Эва.
Эшу сунул так и не зажжённую сигарету за ухо и присел перед кроватью на корточки.
– Давай всё – завтра! – почти жалобно попросил он, заглядывая снизу вверх в лицо Эвы, – Завтра! А сегодня – спи, наконец, женщина! Я от вас устал!
Он протянул руку, коснулся лица девушки жёсткой, горячей ладонью, – и она уснула.
…И сразу же загремели барабаны. Тяжкий, глухой рокот вздымался волной, поднимая Эву к сверкающему звёздами небу, а внизу шевелился и дышал, ворочался, как живой, океан. Волны подходили всё ближе, и она увидела себя в воде – живой и тёплой, щекочущей тело тысячами пузырьков, миллионами рыб, которые косяками поднимались из зеленоватой глуби к ногам Матери всех вод, мириадами водорослей, оплетающих её колени и растущих между пальцами. Кипенно-белая пена кружевом лежала на её волосах, стекала по плечам.
«Йеманжа, одойя, аго, аго, аго…» – рокотали атабаке. Пели рыбы, шелестели волны, звенели звёзды. Раскинув руки и подняв мокрое от солёных брызг лицо к фиолетовому небу, Йеманжа поднималась из глубины – и пена сбегала по её груди, рыбы щекотали колени, шуршали раковины, с шелестом распускались водоросли… А далеко-далеко, на тёмном берегу, кто-то обиженный отчаянно плакал и звал её, и она знала: надо спешить.
