Кухня была залита лунным сиянием. Странное существо – жирное, похожее на оживший бочонок, с короткими, толстыми ногами, с редкими прядями курчавых волос – стояло посреди кухни. Эва остолбенела от страха, увидев на этой твари розово-жёлтое платье Оба. Но повязки на голове существа не было, и в лунном свете можно было точно разглядеть, что у него только одно ухо. Из чёрной дыры на месте второго бежала кровь, пятная каплями пол.
Тварь, несомненно, заметила Эву, застывшую в дверях. Но выпуклые, как у жабы, жёлтые, тусклые глаза скользнули по ней без всякого выражения. Бугристое, покрытое рытвинами и угрями лицо, лишь отдалённо напоминавшее Оба, исказилось в горестной гримасе. Из огромного рта вырвался полный страдания стон – и омерзительное существо дёргано, как прибитое тапком насекомое, запрыгало по кухне, налетая то на стол, то на раковину, то на плиту. На пол полетели кастрюли с едой, баночки со специями, тарелки и сковороды. Кухню наполнил звон и грохот. Пол вскоре скрылся под осколками, обломками, разлитой фейжоадой, рассыпанными овощами и хлопьями овсяной каши. Вскоре во всей кухне не осталось ни одного уцелевшего стакана, ни одной неразбитой миски. Стены были залиты супом, забрызганы, как кровью, красным соком, – а среди этого кривлялась, раскачивалась и всхлипывала коротконогая жирная тварь с кровоточащей ямой вместо уха. Окаменевшей от ужаса Эвы она словно не замечала. Наконец, сорвав со стены медный черпак, существо принялось яростно колотить по стенам, разбивая кафель. Кухню наполнил тонкий, пронзительный плач:
– Шанго! Шанго! Као кабьесиле, Шанго-о-о!
И тут кто-то сильно оттолкнул Эву в сторону. Она покачнулась, вскрикнула, схватившись за дверной косяк, – и мимо неё широкими злыми шагами прошёл Эшу. Осколки посуды хрустели под его кроссовками. Поскользнувшись на разлитом супе, он зашипел, схватил мечущееся в безумном танце существо за плечи, вырвал у него черпак и вышвырнул в открытое окно. В лунном свете Эве отчётливо была видна его взбешённая физиономия. Тварь тут же бросилась на Эшу, целясь в горло острыми когтями, но тот отбросил её на пол и резко обернулся к Эве:
– Уходи!
– Со… совсем?.. – одними губами спросила она.
– Уйди из кухни, дура! – рявкнул он, и перепуганная девушка кинулась в спальню. Там она взлетела на кровать, с головой закуталась в простыню и зажмурилась, судорожно сжимая в кулаке амулет Ошун. За стеной страшно ругался Эшу, бесновалось, закатываясь визгом, уродливое существо, – но пронзительные стоны и всхлипы мало-помалу заменялись обычным женским плачем. Луна ушла из окна, погас серебристый, неживой свет на стенах. Эва, скорчившись на кровати, боялась открыть глаза.
