Был разгар лета, теплый вечер; солнце перестало быть лучистым и, ровное, красное, начало опускаться за крыши. Скаля белые зубы, Сашка задевал всех подряд, кто по дороге проходил мимо ларька. Он позвал к себе ночевать молоденькую девушку, и та в ужасе пустилась бегом; потом изловчился и хлопнул по заду полнотелую женщину. Милиция не раз пыталась Сашку корить, но он поднимал шум, люди брали Сашку под защиту и ругали милицию за непочтение к герою. Воздух не колебался, и было душно. Над трубами тянулись дымы, хозяйки торопились с ужином, дожидаясь мужей. Между тем Сашкино кривлянье в самом деле было очень выразительно. Пьяная компания получала удовольствие и льстила Сашке. Дурное веселье сопровождалось хохотом и свистом.
Вдруг остановился уже немолодой строгий солдат и вполголоса пристыдил:
— Эй, вы там! Потише! Зотов вчера вернулся! Павел Зотов! Не вам чета!..
Он слегка кивнул в сторону домиков, куда от ларька вела глинистая тропа, хотел что-то добавить, но будто испугался.
Солдата тоже осмеяли и освистали, не вдаваясь в смысл его слов; но прошло время, и кто-то глянул на тропу…
Еще некоторые, утратив способность скоро переключать внимание, блуждали глазами, но рядом занялся шепот, пополз и потух. Один ткнул соседа локтем, другого одернули за рукав; поразились и ребятишки, забегавшие сюда посмотреть на своих отцов, а женщина, что перед тем хотела проскользнуть, совсем позабыла, что ей следует опасаться Сашки. Инвалид повернулся вместе с платформой, сперва он не глянул на лицо человека, который приближался к ларьку, а посмотрел ему на ноги. На уровне Сашкиного взгляда волочилась пара сапог. Два костыля с резиновыми наконечниками и со стальными крепежными винтами широко размахивались для устойчивости и были похожи на крылья измученной деревянной птицы. Но взгляд инвалида стал подозрительно двигаться выше: за сапогами следовало офицерское галифе, потом гимнастерка, затянутая ремнем, наконец украшенная орденами грудь — и маленькое солнце — Звезда Героя Советского Союза — повыше всех орденов сверкнуло и переменило направление лучей. Оно сперва вызвало у Сашки Матроса трепет преклонения, но вот уж низкая зависть и обида все пересилили, и тут же Сашка возненавидел Героя, до бешенства!..
Калека двигался трудно, осторожно: выбрасывал вперед костыли, затем подтягивал тело, почти не опираясь на ноги, скрюченные в коленях. Он останавливался, тяжело дышал; ордена вздымались, под багровой колодкой дрожал подвесок — Золотая Звезда… Но то, что Сашка увидел выше, потрясло даже его, вмиг лишило злобы, перепугало и заставило задрожать от сострадания. У Героя не было лица, то есть оно выглядело так ужасно, что его нельзя было назвать лицом. Кожа на нем будто спеклась. Но каким-то чудом уцелел правый глаз; на месте второго развернулась пустая глазница. А то, что раньше было ртом, лишилось губ, и там обнажились десны и зубы. Вместо носа зияли, как пулевые пробоины, две дыры, а сизое темя, начисто лишенное волос, пузырилось от ожогов. Не было и ушей; слуховые отверстия окаймлялись розовыми рубцами с черными корочками…
